И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове - [75]

Уже вечером, прощаясь, Яков Михайлович сказал:

— Перебирайтесь скорее за озеро, Владимир Ильич. А я при первой возможности появлюсь здесь снова.

— Жду вас, Яков Михайлович. Передайте мой привет Клавдии Тимофеевне. И ещё. Повидайте, пожалуйста, Надежду Константиновну и скажите, что нет никаких оснований для беспокойства обо мне. Положительно никаких.

В Оргбюро по подготовке к съезду поступали всё новые и новые сообщения. Наиболее важные и интересные Свердлов переправлял в Разлив Владимиру Ильичу. Избрав его своим первым делегатом на съезд, уральцы писали, что целиком и полностью согласны с ленинской политической линией, протестовали против «грязного похода на Ленина, предпринятого буржуазией, Временным правительством и партиями соглашательского большинства...». И путиловцы, и скороходовцы, и трубочники, и все 13 полков 1-й армии выражали единое настроение, единую мысль: «Ленинские идеи послужат основанием для всех работ съезда».

...Двухэтажное здание на Большом Сампсониевском проспекте с массивной сводчатой аркой мало чем отличалось от многих других, находящихся рядом. Оно не привлекало к себе внимание, и, хотя съезд партии собирался полулегально, это во многом определило выбор помещения для заседаний.

Всего через двадцать три дня после июльской демонстрации открылся съезд. Шестой... Первый после выхода партии из подполья. Первый после свержения царизма. И второй, который происходит в России...

Почти всех делегатов съезда Свердлов знал лично. Филипп Голощёкин — от Екатеринбурга; Андрей Бубнов — от Иваново-Вознесенска; Алёша Джапаридзе — от Баку; Клим Ворошилов — от Луганска; Емельян Ярославский — от Москвы; Михаил Васильев-Южин — от Саратова... У каждого за плечами и опыт революционной борьбы, и ссылки, и тюрьмы.

Ещё накануне, на заседании Организационного бюро, было решено, что съезд откроет один из старейших его делегатов — Михаил Степанович Ольминский. А после того как избрали президиум в составе Свердлова, Ольминского, Ломова, Юренева и Сталина, делегат Бокий предложил выбрать почётным председателем съезда Владимира Ильича Ленина.

И понятно: Ленин, его мысли, его сердце — здесь, на съезде, и это почти физически чувствовали делегаты. Кто вечером поедет к Ильичу, чтобы рассказать ему о первом дне работы съезда? С каким бы наслаждением махнул в Разлив Свердлов, но это невозможно. Сейчас ему немыслимо отлучаться из Питера даже на час, ведь неизвестно, как здесь всё сложится. Десятки дел возникают по ходу съезда, и все неотложные.

Глава двадцать седьмая. Предгрозье

Керенский был вне себя: несмотря на принятые самые жёсткие меры, извольте — съезд начал работу. А Ульянов-Ленин выскользнул из расставленных вокруг него сетей и находится где-то вблизи, почти на глазах, словно прикрытый шапкой-невидимкой. Он держит в своих руках весь большевистский механизм, из-под его пера одна за другой выходят статьи.

Премьер про себя рассуждал: «Если бы у меня были настоящие люди, настоящие помощники, а не болтуны... Министр внутренних дел Никитин, наделённый властью, имеющий в своём распоряжении сотни, тысячи людей, не смог выследить и арестовать одного-единственного человека! Чего же он стоит со всеми своими филёрами, агентами и прочими? Недели две тому назад он расхвастался, что не позднее 7 июля (какая точность!) пошлёт казаков на Широкую улицу, чтобы не арестовать, а убить Ульянова. И что же? Хвастовство, беспардонное хвастовство. Ульянова на Широкой не оказалось. Живёт и действует! Живёт и будоражит всё вокруг. Даже войска выбиваются из повиновения. Даже там разносится отрава большевизма. Пока дебатируется вопрос, явится ли Ульянов на суд, большевики открыли свой партийный съезд. И кто там верховодит? Конечно же, Ульянов. Вот тебе и явка в суд. Нет, не мы его, а он этим съездом вызывающе пытается судить нас. Какая прекрасная возможность захлопнуть весь съезд, со всеми вожаками, с Ульяновым — арестовать и баста! Как легко можно было бы вздохнуть после этого!»

Не всё, далеко не всё Керенский высказывает вслух министру внутренних дел Никитину, и не в такой форме.

— Но ведь это счастливая мысль! — восклицает Керенский, — покончить со съездом — так просто, так доступно и так исчерпывающе. И, может быть, не только со съездом, но и с большевизмом вообще?

Никитин не скрывает иронической улыбки — официально собрания и съезды разрешены. Он министр, и ему не к лицу совершать противозаконные действия. Он хочет иметь право...

Керенский пытается пригладить рукой свои торчащие ёжиком волосы... Но напрасно — они топорщатся ещё упрямее.

— Я дам вам это право.

Его взгляд устремляется вверх, словно где-то там, за пределами кабинета, он уже видит единственное мудрое решение.

— Я дам вам это право. Не позднее 28 июля вам и военному министру позволено будет закрывать, запрещать, не допускать любые собрания и съезды, кроме, разумеется, лояльных правительству.

На лице Никитина опять промелькнула ироническая улыбка — о законности и прочем он сказал, а Керенского, чтобы не очень-то возносился, нет-нет да и надо ставить на место. Так легче отводить от себя удары. Министр внутренних дел давно уже присвоил себе все права. Разве его остановили бы какие-то там законы? Ленина на съезде нет, если верить газетам. Хотя сомнительно...