И не только о нем... - [17]

«В один прекрасный день, кажется в январе 1915 года, меня, вернувшегося с завода, ждала телеграмма его превосходительства губернатора Пермской губернии Лозино-Лозинского. Будучи уверен в том, что вызов к начальству связан с какими-то деловыми обстоятельствами, я и не подозревал, что меня ожидало. Губернатор принял меня немедля».

— Это вы, молодой человек, — спросил он, оглядев Збарского с ног до головы, — управляющий имением и заводами госпожи Морозовой-Резвой?

— Это я.

— Ваши действия носят странный характер, чтобы не сказать больше.

Он замолчал, испытующе и сызнова оглядев Збарского с головы до ног. Борис Ильич молча ждал продолжения.

— Возможно, — сказал губернатор, — что вы, обуреваемый хорошими побуждениями и увлекшись, совершаете вредные для себя поступки. Во всяком случае, имейте в виду, слухи о вас ходят весьма нехорошие, и не исключу возможности, что это может закончиться весьма и весьма печально. Из уважения к вашей хозяйке ограничиваюсь пока лишь предупреждением. Не измените своего поведения — буду бессилен вас защитить. Вот так, молодой человек.

— В чем заключены мои вредные, как вы изволили выразиться, вредные поступки?

— Вы знаете.

— Я не знаю за собою никакой вины. Наоборот, при мне увеличились поставки действующей армии. Заводы по всем показателям работают лучше, чем в прошлые годы. Никаких неприятных акций, имевших место на заводах со стороны рабочих, я не знаю, потому что их не было.

— Все это, может быть, и так, но вы ведете там политику, вы меня понимаете, политику, которая дискредитирует служащих на заводе. И даже старых. И делаете все это вы в угоду рабочим. Я вас предупредил. Прощайте.

ОН И САМ ТЕПЕРЬ ОТЧЕТЛИВО сознавал, что тучи сгущаются…

И тут выручило одно немаловажное обстоятельство.

Среди других производств на заводах было и производство хлороформа.

Шла война, в «Ниве», популярном журнале тех лет, регулярно публиковались фотографии офицерских чинов, погибших на фронте. Госпитали переполнены ранеными, остро не хватало насущно необходимых медицинских препаратов и особенно хлороформа, ввозившегося в Россию (его импортировали до войны немецкие фирмы Шеринг и Мерк), война прекратила поставки, стали ввозить морским путем из Англии, потом — из Японии, все равно его трагически не хватало. Редкая операция проходила под наркозом, и надо ли описывать мучения, которым подвергались солдаты и офицеры русской действующей армии.

Збарского неожиданно пригласили на совещание, организованное Военно-промышленным комитетом Пермской губернии. Здесь, в секретном порядке, выступил губернатор, горячо взывая к патриотизму собравшихся, требуя немедленного производства продукции, нужной фронту. В числе названий производств, которые нужно сразу же начать, чуть ли не на втором месте был отечественный хлороформ, это, сказал губернатор, задача задач.

Борис Ильич больше ничего не слушал и не слышал — речь шла о нечеловеческих страданиях воинов и о его научном и гражданском долге. Дать медицинский хлороформ!

Задача до невозможности сложная, медицинский хлороформ должен выдержать сложнейший экзамен — пройти через ряд проб, которые обязаны констатировать отсутствие каких-либо минеральных и органических примесей. Полное отсутствие — иначе опасность трагического исхода при применении…

Как ни бился Збарский в лаборатории со своим помощником над самыми различными способами очистки, которые бы выдержали все пробы фармакопеи, — ничего сделать не удалось.

— Зря вы себя изводите, Борис Ильич, — говорил меланхолически главный мастер завода, — уже пробовали и до вас, освободиться от примесей еще ни у кого не выходило…

Борис Ильич продолжал просиживать в лаборатории с утра до двух-трех часов ночи. Иногда столько вдыхал хлороформа, что его приходилось отвозить домой — засыпал на ходу.

Однажды поздней ночью наконец-то удалось получить образцы, которые выдержали бы все пробы наиболее требовательных и жестких западных фармакопеи.

Казалось, победа близко-близко.

Но — сорвалось!

Одна проба не выходила. При погружении пробирки с хлороформом в тающий снег хлороформ не должен давать мути, но, как ни старались, он эту муть давал.

Борис Ильич не мог есть, не мог спать, снова и снова экспериментировал — не получалось.

Однажды вечером, надышавшись хлороформом настолько, что уже нельзя было оставаться в лаборатории, он в самом дурном расположении духа отправился домой. Евгений Германович, Борис Леонидович, Фанни Николаевна, увидев его состояние, предложили отвлечься, поехать всей компанией в лес, сели в сани. Збарский сел за кучера.

«Была прекрасная лунная ночь. Меня все время не оставляла мысль о хлороформе, я все время думал об этой реакции с мутью. Совершенно неожиданно, вот, вот, где-то рядом, блеснула мысль. Да ведь это может быть не что иное, как примесь незначительных количеств воды, надо погрузить хлороформ вот в этот снег, и тогда следы влаги дадут эту муть!»

Он уже сгорал от нетерпения поскорее проверить эту простую и великую догадку там, в лаборатории. Уже не было для него ни лунной ночи, ни лесного поэтического очарования, ни прекрасного скрипа саней, ни смеха и шуток гостей. Не говоря им ни слова, он резко остановил коней, развернулся, повернул назад к дому, никто ничего не понимал, что случилось, почему назад, может быть, он испугался, что дома не потушены лампы, что пожар. Нет, нет, нет, говорил он, нахлестывая коней, все в порядке, просто уже поздняя ночь, пора, и волки могут попасться, домой, домой, скорей, скорей…