И не таких гасили - [11]

Заставив себя оторвать глаза от ее сотрясающегося при ходьбе лица, Антонов перевел взгляд на колье, представляющее собой серебряную ленту, усыпанную бриллиантами. Да, это была та самая цацка Екатерины Второй, которую подполковник видел на фотографиях, сделанных в Алмазном фонде России до того, как колье мистическим образом перенеслось в хранилище лондонского аукциона. Теперь оно должно было стать чем-то вроде волшебного ключа, открывающего доступ к Темногорской, поэтому Антонов долго смотрел на него. Когда она остановилась и повернулась спиной, заговорив с кем-то, он увидел бриллиантовый бант, прикрывающий застежку.

Решив, что вряд ли это колье когда-либо украшало или украсит более уродливую шею, подполковник посмотрел на спутницу Темногорской. На ее фоне Павлина выглядела не просто красивой и стройной девушкой, а юной богиней, не слишком отчетливо понимающей, что она делает в столь странном окружении. Ее длинное белое платье показалось бы более уместным где-нибудь на небесах, среди эфирных созданий в воздушных одеяниях, а волосы, заколотые на макушке, придавали ей скульптурное изящество.

Опытный глаз Антонова отметил, что девушка чувствует себя не в своей тарелке, напряжена и сильно нервничает, хотя старается не подавать виду. Тем не менее это не портило ее красоту, а придавало ей что-то еще более чарующее, хрупкое, чуточку страдальческое. Павлину хотелось обнять и защищать от опасностей, причем, перехватив ее блуждающий взгляд, Антонов почувствовал, что готов сделать это немедленно.

«Угомонись», — сказал себе он, сосредоточив внимание на третьем персонаже, рослом детине, сопровождавшем обеих дам. Держался он поодаль, на самом заднем плане, словно не желая бросать зловещую тень на своих подопечных. Костюм сидел на нем нелепо, но не по причине скверного покроя, а оттого, что мужчины подобного сорта не созданы для костюмов. Его правый глаз был налит кровью и оттянут вниз, как у сенбернара, из-за старого шрама, затронувшего нижнее веко. В нем невозможно было не узнать Лося.

Проводив дам до дверей ложи, он направился к выходу. Должно быть, сердобольная хозяйка избавила его от мучительной обязанности слушать оперу. Оставалось только порадоваться этому обстоятельству, потому что присутствие Лося могло бы здорово осложнить задачу Антонова. Она и без того представлялась ему очень трудной, несмотря на серию тренировок, проводившихся под руководством легендарного вора-карманника Шестипалого.

Тренировки проходили в специальном помещении, заставленном манекенами, одетыми в самые разные наряды. Бродя среди них, Антонов отрабатывал те несколько классических приемов, которым обучил его Шестипалый. Виртуозной ловкости, подобной той, которую демонстрируют карманники, карточные шулера и эстрадные фокусники, Антонов не достиг, хотя элементарные действия он освоил. Его пальцы приобрели необходимую гибкость, он научился «ставить ширму», «притираться», «скользить» и «делать зажим».

Чтобы набраться опыта и, главное, нахальства, без которого щипачу не обойтись, Антонов даже совершил пару вылазок в супермаркет, где увел бумажник и пластиковую карту — разумеется, вернув их владельцам как утерянные. «Работать» ему было сложнее, чем рядовому карманнику, которого прикрывает целая шайка, зато и результатов он добился быстрее, потому что мог рассчитывать только на себя самого. Как, впрочем, почти всегда.

Но этим вечером, в ярко освещенном театре, среди большого скопления народа Антонов вдруг испытал приступ неуверенности. А вдруг он попадется на горячем? Вдруг кто-нибудь выдаст его полиции? Тюремный срок подполковнику не грозил, но провал означал бы, что тщательно продуманный план пошел насмарку. Он не мог этого допустить, а потому волновался все сильнее и сильнее. Заняв свое место в зрительном зале, он подумал, что биение его сердца слышно окружающим, особенно, когда погас свет и все затаили дыхание.

А потом грянула увертюра, занавес открылся, на сцене запели, и мандраж как отрезало. Если я вынесу это, то мне уже ничего не страшно, решил Антонов.

* * *

Изогнутая подковой сцена была не просто велика, она выглядела огромной, но и народу там собралось немало, причем все подпрыгивали, пританцовывали, перебегали с места на место и старались выделиться на общем фоне. Акустика была великолепной, давая возможность расслышать каждую ноту, что не слишком радовало Антонова. Он знал, что предстоят целых три антракта, и вначале намеревался дождаться конца, но очень скоро изменил решение. Чинно отсидеть все пять актов было выше его сил.

Он понял это, когда Мефистофель, одетый в черный плащ с красной подкладкой, зачем-то забрался на сундук, а собравшаяся вокруг толпа приплясывала вокруг, пока какой-то бородатый толстяк голосил: «Не угодно ль будет вам с нами вы-ы-ыпить вина?» Услышав про вино, Мефистофель тут же спрыгнул на пол, завладел протянутой кружкой, как следует угостился и начал предрекать собравшимся всякие несчастья. Народ разбежался, и появился завитой, напудренный Фауст с неприятным и громким голосом, который не умолкал до самого антракта.

Поспешно покинув зал, Антонов поднялся к центральной ложе, полностью выкупленной Темногорской. В левой руке он держал «Петербургский театральный журнал», который должен был сыграть немаловажную роль в предстоящей акции.