И не пытайтесь! Древняя мудрость, современная наука и искусство спонтанности - [26]

Этот культурный консерватизм приводил к всеобъемлющему и долгосрочному контролю над всеми элементами окружения ученика, направляя его поведение и мысль в одобренное древними русло. В современных условиях подобная “культурная ригидность” выглядит архаичной и чуждой. Но с точки зрения современной психологии стратегия культурного погружения вполне разумна. Существует обширная, хотя и довольно противоречивая, литература о фиксированной установке (прайминге): изменении поведения человека с помощью превращения слова или понятия в более существенное почти незаметным способом. Участники, которые разгадывали головоломки^{90} со словами, относящимися к старикам (“Флорида”, “седой”, “морщины”), выйдя из лаборатории, шли медленнее других, а те, кто имел дело со словами, имеющими отношение к вежливости, дольше ждали, прежде чем перебить другого. Люди, разгадывающие словосочетания^{91} о помощи, чаще поднимали предмет, который ронял экспериментатор. Те, кто фиксировался на социальной роли “профессора”^{92}, куда лучше выполняли задания, касавшиеся общих знаний, чем те, кто не фиксировался, а те, кто фиксировался на роли “футбольного хулигана”, справлялись хуже других. Этот эффект распространяется и на физические действия, что помогает нам понять, как и почему ритуалы так хорошо работают. Люди, которые держат ручку в зубах^{93}, чтобы изобразить улыбку, как в мультфильмах, более склонны радоваться, чем другие – то есть искусственная улыбка делает нас счастливее, по крайней мере на время.

Отношение всего этого к конфуцианскому обучению очевидно. Чтение книг о сдержанных и грациозных людях может сделать вас сдержаннее и грациознее. Скромное поведение, уважительное обращение и должная поза, вполне вероятно, сделают вас скромнее, вежливее и обходительнее. Когнитивные исследования феномена ритуала все еще в зачаточной стадии, но теперь у нас есть предварительные экспериментальные доказательства того, что ритуальное поведение оказывает эффект^{94} на манеры и эмоции и может играть важную роль для групповой самоидентификации и установления доверия. Когда интенсивные мультимедийные ритуальные тренинги, санкционированные религиозными авторитетами и осуществляемые в течение всей жизни, сочетаются с умственным погружением в классику, возникает крайне эффективная программа концептуального и поведенческого фиксирования установки.

Так что отделка и перестройка личности играют в конфуцианской стратегии видную роль. Может показаться странным, что люди, желавшие легкости и изящества, добивались этого, будучи скованными этикетом и культурой. (Как мы увидим, даосы считали, что Конфуций действительно перегнул палку.) Но конфуцианский Путь говорит не только о сдержанности и ограничениях. Как известно скульпторам, за грубой обработкой следует точная, а затем и шлифование. В понятиях конфуцианского саморазвития эти последние шаги представляли собой совместное пение и танцы. Такая групповая активность служила последней ступенью отделки и переделки, создавая в результате конфуцианского благородного мужа.

В одном из конфуцианских текстов периода Борющихся царств отмечается, что музыка отличается “своей способностью проникать внутрь^{95} и трогать душевные струны”. Та идея, что музыка, “проникая” в людей, непосредственно влияет на эмоции, встречается во многих древнекитайских текстах – как и идея, что связь открыта в обе стороны: слушая чью-либо музыку, можно точно и быстро понять характер ее автора. А обилие народных песен на бытовые темы вроде возделывания земли, ткачества или буколической любви в “Книге песен и гимнов” объясняется тем, что правители Чжоу отправляли специальных чиновников путешествовать по стране и записывать музыку и песни простолюдинов, чтобы понять, что у тех на уме. Губернатор провинции N может доносить, что дела идут прекрасно, но если люди, работая в поле, поют блюз, становится понятно, что ситуация требует более тщательного рассмотрения. (Современным эквивалентом является ежедневный дайджест китайских микроблогов, предоставляемый правящей элите.)

Идея диагностики общественных настроений через изучение популярной музыки вовсе не безумна. Эксперименты показывают, что люди довольно точно распознают^{96} гнев, грусть, счастье и другие эмоции, передаваемые музыкальным произведением, даже если оно относится к совершенно неизвестной им культуре. Эффект распространяется и в обратном направлении: слушая яростную музыку, мы становимся злее, а печальная заставляет нас обниматься с бутылкой и припоминать свои ошибки. Поэтому оркестры агрессивными маршами “заводят” выходящих на поле регбистов, а люди для свадьбы или другого счастливого события выбирают в первую очередь веселую танцевальную музыку.

Кроме того, говоря о социальной роли музыки, следует помнить, что она почти всегда предназначена не для одной пары ушей и сопровождается танцем или синхронизированными движениями. Эта совместная физическая активность служит не только эффективной передаче определенных эмоций, но и объединению людей. Западные религиоведы, например Эмиль Дюркгейм, рассуждали о том, что сплоченность, порождаемая музыкой