И не осталось никого - [9]

Но некоторые из нас не любили вводные совещания, которые назначались на 12.15.

— Именно в это время — эй, вы там не спите? — большинство из нас идет на обед, — говорила Карен Ву. Обед для Карен — дело святое. — Почему не назначить на одиннадцать пятнадцать? — вопрошала она. — Или, скажем, на час? — Большинству из нас было все равно; подумаешь, ну, поедим на час позже. — А я хочу есть, — говорила Карен. Похоже, ей было наплевать, что Линн Мейсон недавно узнала, что у нее рак, и, возможно, мысли ее были заняты совсем другим. И потом, она вообще могла назначать совещания, когда ее левая нога пожелает, ведь она была одним из совладельцев. — Конечно, она может назначать совещания на любое время, — заявила Карен, — Но ей что — приспичило? Вот ведь в чем вопрос — приспичило?

Многие из нас подумали: Карен могла бы радоваться тому, что у нее вообще есть работа.

Дожидаясь Линн, мы убивали время, слушая, как Крис Йоп рассказывает историю о кресле Тома Моты. Мы любили убивать время. Мы бродили по коридорам с бумагами в руках — якобы по делам, тогда как на самом деле искали бесплатные сладости. Мы наполняли кофейные чашки на чужих этажах. Ханк Ниари был помешан на чтении. Он приходил рано утром в коричневом вельветовом пиджаке, с книгой, взятой в библиотеке, копировал все страницы подряд на ксероксе, садился за стол и принимался читать странички, которые со стороны вполне могли сойти за какие-нибудь рабочие материалы. Он проделывал такие штуки с романами страниц в триста каждые два-три дня. Хромой Билли Райзер, работавший в другой команде, был страстным фаном «Чикаго кабс». У него был приятель, который устанавливал спутниковые антенны. Они незаконно пробрались на крышу соседнего здания, установили в неположенном месте дистанционную спутниковую антенну, разместив ее так, чтобы сигнал по лучу передавался прямо в кабинет Билли. Другой приятель Билли установил ему под столом телевизор — под таким углом, чтобы Билли, сидя в футе от стола, мог видеть экран. Когда все это было проделано, он мог ловить две сотни станций и смотреть «Кабс», даже когда они играли не дома. Когда Сэмми Соса шел на рекорд по числу пробежек к «дому»[17], мы небольшими группками собирались у стола Билла. Проблема была в том, что Билли опасался, как бы кто не узнал про антенну, а потому каждый раз, когда Сэмми добегал до «дома» и мы начинали ликовать, Билли выпинывал нас из кабинета.

Тома Моту уволили за неделю до того, как Крис Йоп рассказал нам историю о его кресле. Йоп сказал, что чистил свой стол, потом поднял голову и увидел, что в дверях стоит офис-менеджер. От нашей офис-менеджера пахло гамамелисом[18] и ковролином, на левой щеке у нее была здоровенная родинка, и она никогда ни с кем не здоровалась. Ходили слухи, что она, как муравей, может тащить груз в несколько раз больший, чем вес ее тела. Офис-менеджер стояла в дверях кабинета Йопа, скрестив руки на груди и разглядывая Йопов стеллаж. Потом она спросила, не Тома ли Моты этот стеллаж.

— И тогда я сказал ей, — сказал нам Йоп, — «Тома Моты? Что — вот этот?» — «Да, вот этот, — сказала она. — Это не Тома ли Моты стеллаж?» — «Не-а, — говорю я, — Это не Тома. Это мой стеллаж». — «Кто-то вытащил Томов стеллаж из кабинета, — говорит она. — Я должна вернуть его на место». К тому времени Тома уже день — или больше? — как вышибли. Это было в прошлый вторник, то есть я хочу сказать, тело еще не успело остыть, а она стоит в дверях и обвиняет меня в воровстве. И тогда я ей повторяю, говорю: «Это не его стеллаж. Этот стеллаж мой». Но тут она, понимаете, заходит ко мне в кабинет и говорит: «Это Томово кресло? Вот то, на котором вы сидите?» И показывает прямо на кресло. Она, видите ли, думает, что это его кресло. Но это мое кресло. Стеллаж-то, конечно, его, факт. Я вытащил этот стеллаж из его кабинета, когда Тома вышибли, и притащил в свой. Но кресло к нему ни малейшего отношения не имеет, факт. Это мое кресло. И вот я говорю: «Это? Это мое кресло. Это кресло мое». А она говорит… заходит ко мне в кабинет, останавливается почти вплотную ко мне, ну, может, в футе, может, в двух от меня, и говорит, показывая на мое кресло: «Вы не возражаете, если я проверю инвентарный номер?» Так, скажите мне, кто об этом знал, — спросил нас Йоп. — Кто знает об этих инвентарных номерах?

Никто из нас об инвентарных номерах в жизни не слышал.

— Ну да. Инвентарные номера, — продолжил Йоп. — У них на всем снизу есть инвентарные номера. Они так все могут просечь. Они могут сечь — у кого что и в каком кабинете. Вы об этом что-нибудь знали?

Мы позволили ему выплеснуть эти новости об инвентарных номерах, потому что его злость была типичной для того времени. Крис — человек нервный, и, когда он говорил, у него все лицо словно подергивалось и жестикулирующие руки немного тряслись, как у кофеинового наркомана. Он просил нас, чтобы мы называли его «Йоп», потому что так он чувствовал себя моложе, увереннее и больше в своей тарелке. Он носил длинные волосы, которые вились над ушами, но выдавали его возраст сединой на затылке. Жену его звали Терри, а по выходным он наигрывал роковые зонги семидесятых в жуткой современной обработке. Он постоянно у всех выспрашивал, что теперь слушают, и мы, проходя мимо его кабинета, нередко слышали доносящиеся оттуда звуки рэпа. Это Йоп ставил на CD-плеер какой-нибудь новый альбом, что попахивало одновременно и широтой души, и убожеством, потому что все мы знали, что на самом деле ему нравится слушать «Блад он зи трэкс»