И не осталось никого - [49]

Вообще-то это был вой, рев боли, переходящий в рыдания, и если бы не обеденный перерыв, то все выскочили бы в коридор. Том решил, что в офисе никого нет. Оттуда, где он стоял, никого не было видно.

— Карл? — сказал он, заходя внутрь.

Карл лежал на жестком коврике за столом, вцепившись в волосы. Ощущение было такое, что он сейчас вырвет себе куски из головы, и даже в тусклом свете Том видел, как напряглось и покраснело лицо Карла. Том приблизился к нему, но Карл так и не открыл глаза.

Том вернулся в свой кабинет, снял трубку и, прежде чем приставить ее к уху, пока раздавались верещания тонального набора, еще раз сказал: «Бля!»

Он оставил свое имя и телефон для жены Карла, которая работала в онкологическом отделении расположенной неподалеку больницы «Нортвестерн мемориал». Потом Том вспомнил, что перед тем, как его отвлек вопль Карла, он нес работу Джо Поупу, а потому снова встал, но не успел дойти до двери, как зазвонил телефон.

— Черт возьми, — сказал Том Мэрилин, — еще никогда ни один доктор так быстро не откликался на мой звонок.

— Меня беспокоит Карл, — объяснила она.

— А если бы я был обычным пациентом, то сколько бы мне пришлось ждать?

— Пожалуйста, скажите мне, что случилось, — попросила Мэрилин.

Том описал ей все, что знал: день, когда зашел в кабинет Карла с книгой, признание Карла, пузырек с трехмесячным запасом таблеток — все. Он сказал, что Ханк застал Карла, когда тот протирал его кресло, что во время планерок Карл закрывает глаза блокнотом, что он сделал десяток кругов по большому периметру шестидесятого этажа, как по беговой дорожке. А как-то раз, не очень давно, он застал Карла, который сидел за столом, с задумчивым выражением исследователя поворачивая вывернутую вверх руку и разглядывая ее так, будто это какая-то редкая археологическая находка. Потом Том добавил:

— А сейчас он лежит на полу в своем кабинете, а окна заделал картоном. Я думаю, ему необходима медицинская помощь.

Мэрилин определенно была настоящим врачом — она не стала терять время, а тут же принялась вымучивать из Тома подробности. Что это было за лекарство? Сколько времени Карл его уже принимает? Ответов у Тома особо не нашлось. Вопросы, которые понравились ему меньше всего, Мэрилин задала последними, один за другим, риторические и обвинительные, а потому у него не было возможности ответить на них.

— Давно вы об этом узнали? Как же вы могли ничего не сказать мне раньше?

— Вы хотите знать, почему я не сказал вам об этом раньше? Да потому что я ненавижу свою жену, вот почему, — ответил Том.

Мэрилин была шокирована — он почувствовал это даже по телефону.

— Потому что вы ненавидите вашу жену? — переспросила она, — Что вы хотите этим сказать?

Том, всегда имевший склонность к логическому мышлению, ответил:

— Что она сука долбаная, а если бы вы были доктором-мужчиной, то я бы сказал про нее еще похлеще.

Мэрилин, вполне понятно, не знала, что на это ответить, а потому на некоторое время в трубке воцарилось молчание.

— Послушайте, — наконец сказал Том, — я этим вовсе не горжусь, но когда он сказал, что делает это потихоньку от вас, потому что ненавидит, когда вы оказываетесь правы, мне это было очень даже понятно. Потому что эта моя бывшая сучка — еще одна из тех, кто всегда прав, все время, черт бы ее драл, в любых обстоятельствах… кроме того случая, что она забрала ДЕТИШЕК в свой долбаный ФЕНИКС и позволяет им называть какого-то ДОЛБАНОГО ЛЕТЧИКА ИЗ ДОЛБАНОЙ «ЮНАЙТИД» ПАПОЧКА БОБ, СЛОВНО У НИХ ДВОЕ ПАПОЧЕК, ТОГДА КАК Я ИХ ЕДИНСТВЕННЫЙ ДОЛБАНЫЙ ПАПОЧКА! ВОТ ПОЧЕМУ! МОЖЕТЕ ПОДАТЬ НА МЕНЯ В СУД.

Том повесил трубку. Он взял себя в руки. Мэрилин перезвонила ему.

— Мне нужно знать, — сказала она, — как, по-вашему, он выберется из этого сам или мне кого-нибудь попросить помочь?

— Типа надеть на него смирительную рубашку?

— Он вот уже два дня не был дома, — призналась Мэрилин. — Я ему все время звоню. Я понятия не имею, что у него в голове.

Том заглянул в кабинет Карла и спросил, не будет ли тот возражать, если его проводить в соседнюю больницу. Когда Карл ничего не ответил, Том помог ему подняться на ноги, и они отправились туда вместе.

У Карла был интоксикоз. Когда мы посетили его, губы у него потрескались, а кожа выглядела как обветренная. В последний раз все вместе мы были в больнице у Брицца.

— Надеюсь, ты не кончишь, как он, Карл, — ухмыльнулся Джим Джеккерс.

— Джим, — возмутилась Марсия, — если ты собираешься отпускать такие дурацкие шутки, то постарайся, чтобы они были хоть немного смешными.

Она снова повернулась к Карлу.

— Не обращай внимания на этого идиота, — сказала она, — Как ты себя чувствуешь?

Карл лежал под капельницей на нескольких больших белых подушках.

— В глазах все двоится и кажется красным, — ответил он.

На это нам было чрезвычайно трудно что-либо ответить.

Все двоится и кажется красным? Ну, ничего, Карл, это пройдет. Это всего лишь временный побочный эффект неизлечимой мозговой болезни.

— Карл, — сказал Бенни, — ты очень скоро встанешь на ноги.

— А на пианино я смогу играть? — устало спросил Карл.

Вел он себя в последнее время настолько необычно и с его языка срывались такие странные вещи, что эта старая шутка прошла мимо наших ушей и кто-то от чистого сердца ответил: