И мы солдаты... - [18]

Саженцы совсем небольшие — акация, дуб, клен, березы. Дубовые почему-то самые маленькие.

Взрослые осторожно выкапывают их и укладывают в корзины, а мы таскаем корзины на Волчью поляну.

Волчью поляну накануне вдоль и поперек распахали сохой. Там, где борозды пересекаются, роем ямки. Роем лопатами и руками.

— Вон дядя Гаврила идет, — говорит Илюшка, всматриваясь в высокую нескладную фигуру на костылях. Я поднимаю голову. По тропинке ковыляет дед Гаврила. Остановился в двух шагах, оперся на костыль одной рукой, стоит и раскуривает свою любимую трубочку.

— Смотри, — шепчу Илюшке, — дед Гаврила сам как порубленное дерево. Жаль его.

Илюшка молча кивает. Обычно веселое лицо его делается печальным, и он становится похож на маленького старичка.

Дед Гаврила показывает нам, как сажать деревья. Спрашиваю его:

— А можно я березку посажу?

— Нельзя, Ванек. В дубраве берез не сажают. Березка быстро растет, закроет дубки от солнца.

Тихо говорю Илюшке:

— Эту березку я срубил.

— Ну и что? — удивляется Илюшка. — Я тоже порубил здесь зимой. По-твоему, лучше в холоде сидеть?

— А мне их очень жалко. Видишь, как пеньки плачут?

Илюшка засмеялся:

— Разве это слезы? Березовый сок! Ну, что ты расстроился зря Ванек? Не ты один!

— Ничего смешного! Понимаешь, я ее срубил — и теперь должен посадить другую.

— А где ты хочешь посадить?

— На опушке. Здесь нельзя — березка дубки от солнца заслонит.

Илюшка говорит:

— Давай вместе сажать! Я ведь тоже перед березами виноват. Только сначала выполним задание Яндуша.

Когда солнышко стало садиться, все заторопились домой. Мы с Илюшкой побежали на опушку и высадили пять березовых саженцев. Место выбрали высокое, светлое — березкам понравится.

Илюшка беспокоится — не сломал бы кто, ветер не погнул бы.

— Давай каждый день приходить — навещать по очереди.

Так и договорились.

На обратном пути встретили Яндуша. Лесник нес корзину с саженцами.

— Вот, посадите возле школы, — сказал он нам.

С корзиной бежим в деревню. На душе радостно, легко. По лесной дорожке едет на телеге дед Гаврила.

— Дедушка! Посади! — кричит Илюшка. Взбираемся на телегу и катим дальше. Мы с Илюшкой затянули песню. Дед Гаврила подпевает хриплым баском.

На горке останавливаемся. Горка крутая, тропка скользкая, не просохла после зимы.

Дед Гаврила попридержал лошадь перед спуском, удивился:

— Что это у школы народ собрался?

— И песни поют, — недоумеваем мы.

Деревня с горки хорошо видна.

Смотрим, все бегут, торопятся к школе. Что же это такое? Прыгаем с телеги и во весь дух мчимся домой. Навстречу Лешка.

— Ура! Война кончилась! — кричит он еще издали.

— Ура! — вопим мы. — Ура! Кончилась! — С разбегу налетаем на Лешку и уже втроем врываемся в деревню.

Кто-то обнимает нас, целует, чьи-то руки прижимают к груди. Вижу затуманенные слезами глаза деревенских женщин… Дождались…

У школы — столпотворение. Учителя выстраивают нас в колонну. В руках у нас саженцы — вместо цветов. Идем по деревне, и по дороге к нам присоединяются мамы, братишки, сестренки, бабушки, дедушки. Идем в клуб на митинг.

Кончилась война!

ДЕРЕВЕНСКИЕ РЕБЯТА

Глава первая ГОРБУШКА ХЛЕБА

Неожиданно выползли черные тучи и заволокли весеннее солнце, поднялся сильный ветер. Старые ивы за окном сердито зашумели.

А ветерок запрыгал с ветки на ветку: срывает листья и разбрасывает вокруг, а то подхватит их и отнесет на край деревни.

Светлый класс утонул в полумраке. В стекло застучали крупные капли дождя. Ветерка как не бывало, будто испугался, что вымокнет.

Льет и льет дождь, пузырятся лужи. В Ойкасы их называют «лошадиными глазами». Жители этой небольшой чувашской деревни издавна изучают природу. Недаром школьный сторож дед Алексей уверяет ребят, что вся наука на земле пошла от них, от ойкасинцев…

Лариван улыбнулся и придвинулся поближе к окну, задев коленом торчавший из парты портфель. Что-то выпало оттуда, но Ларивана это не очень обеспокоило. «Если что-нибудь стоящее, успею поднять», — подумал он, не отрываясь от окна. До чего хорошо сейчас бегать босиком по теплым лужам и пускать бумажные кораблики! Нет, кораблики — это уже, пожалуй, несолидно для шестиклассника, он бы плотину начал строить. Да ну ее, плотину, зачем вообще что-то делать, если можно просто стоять под дождем и, закинув голову вверх, смеяться от счастья…

— Петров, сколько будет два в кубе? Петров, я тебя спрашиваю!

— Два… два… в чем? — Лариван, мигая, уставился на стоящую у доски Марьиванну. — В кубке?

Класс засмеялся так дружно и весело, словно только и ждал этого случая. Громче всех смеялась тоненькая кареглазая девочка, с ямочками на щеках.

— Тише, — строго посмотрела на класс Марьиванна. — А ты, Лариван, встань и подумай над ответом.

Лариван нехотя поднялся. Нога его уперлась во что-то мягкое, и, бросив украдкой взгляд на пол, он увидел, что это… горбушка хлеба. Значит, вот что выпало у него из портфеля, а он и понятия не имел ни о какой горбушке. «Отец, поди, сунул, — с досадой подумал Лариван, — просили его…»

— Подними, — негромко сказал кто-то сзади.

Он оглянулся: ну, конечно, опять этот невзрачный мальчишка с упрямым хохолком на голове. Лариван спокойно выдержал его суровый взгляд: