...И многие не вернулись - [57]
Каратели забросали овраг гранатами. Стойо поднялся и побежал по склону, но как раз в этот момент рядом с ним разорвалась граната. Его оглушило взрывом, и он, потеряв сознание, упал. Осколками его ранило в руку. Жандармы связали Стойо еще до того, как он пришел в себя. Вела, проскользнув между кустами, сумела оторваться от преследователей. Они бросились за ней, но им удалось найти только окровавленные лоскуты рубашки. В селах ходило много разговоров о храбрости девушки, часто фантастических: в дни рабства и борьбы люди живут легендами, которые сами творят, это помогает им.
Связанного, со следами крови, Стойо в тот же день провели через все село. Собралось много детей, женщин и мужчин. Он уже сумел оправиться от контузии и шагал твердо. Лицо слегка побледнело, а на лоб свешивалась окровавленная прядь волос. Люди едва сдерживали слезы.
Всех нас мучила неизвестность: что же стало с Велой? После перестрелки около санатория мы в течение семи дней оставались в нашем лагере. А Вела так и не вернулась. Где же она и что с ней?
Мы отправились на ее поиски, но не обнаружили никаких следов.
21 апреля мы вели бой у Главеева моста. Там погиб Божанов. Через мост перешла только часть отряда, а остальным пришлось отступить в леса за Гранчерицей.
2 и 3 мая похолодало, и снова повалил снег. За несколько дней лес как-то поблек: показавшиеся на буковых деревьях молодые листья сморщились и увяли, примолкли и птицы.
Плохая погода держалась недолго. Согревшаяся земля словно бы съедала снег, и он растаял за один день. Первоцвет и чемерица снова выпустили свои ростки из-под полусгнившей прошлогодней листвы.
Возле лагеря, где отряд находился месяц назад, оставались только дедушка Георгий Мавриков, Юмерский и я. К вечеру пришли Кочо Гуяров и Стоян Семерджиев. Кочо стал расспрашивать о бое у Главеева моста.
— О Веле нет никаких новостей? — спросил Юмерский.
Кочо и Стоян сразу же замолкли, и нам все стало ясно.
— Позавчера она вела перестрелку и погибла, — с горечью проговорил Кочо.
Юмерский опустился на пень. Его лицо потемнело. Он пытался сдержать слезы, но не смог. Кто-то должен был прервать невыносимое молчание, но каждый ждал, что это сделает другой…
После перестрелки у санатория и пленения Стойо Вела спустилась в Каменицу. Тесные улочки были оживлены — до наступления комендантского часа оставалось еще какое-то время. В домах позвякивали посудой, запоздавшие крестьяне возвращались из лесу. С площади доносились передаваемые через громкоговоритель последние новости.
Вела несмело постучала в ворота Йорданы Пашовой. Вышла ее дочь. Увидев Велу, она испугалась, но пригласила войти.
— Где Тодо? — спросила Вела о сыне тетки Йорданы.
— Нет его, тетя Вела. Он помолвлен и поехал в Лыджене, чтобы купить кое-что…
Вела присела к столу. На столе стоял кувшин с кипяченым молоком. Пригласили и Велу поесть. Одна ее рука была неподвижна.
— Вела, а не лучше ли тебе сдаться? — спросила тетка Йордана.
Вела только усмехнулась, и женщина поняла, что не нужно было этого говорить.
Однажды вечером под окнами Марии Папарковой промелькнула чья-то тень. В комнате находился посторонний человек, и Мария поднялась со стула, засуетилась, словно бы искала что-то, и выскользнула во двор. Какое-то предчувствие ей подсказывало: это Вела. И действительно — в тени стояла она, в куртке, брюках и вязаной шапочке. Женщина обняла Велу.
— Пойдем в хлев…
Вела уселась на сено. От теплого воздуха все тело расслабилось. Равномерное посапывание коровы и блеяние козы действовали успокаивающе. Вскоре женщина вернулась с хлебом и кувшином молока.
— Вела, я припасла немного сахару, возьми его с собой.
Они расстались в ту же ночь. После этого Вела спускалась в Каменицу еще несколько раз. Искала связи с отрядом, но верных людей арестовали.
Вечером 2 мая во дворе Лыдженской школы поднялась суматоха: шоферы возились у своих грузовиков, жандармы собирались группами и о чем-то шептались.
После полуночи грузовики с жандармами разъехались в двух направлениях: одни — через Каменицу к вершине Елин, другие — по шоссе к Юндоле.
«…Операция началась в три часа тридцать минут, — докладывал впоследствии майор Иванов в своем письменном рапорте командиру 2-й дивизии. — В девять часов роты спустились вниз от Арапчала, чтобы прочесать местность, так как там часто ночуют подпольщики из Лыджене и Каменицы…»
Одну из колонн вел предатель Иван Божков, лесник из Каменицы. Он случайно обнаружил следы Велы на свежем снегу, выпавшем в первые дни мая: она спускалась с Белой скалы к ручью, чтобы умыться и набрать воды на весь день. Божков привел туда жандармов.
«…Из-за скалы показалась подпольщица Величка (Вела) Пейо Пеева с пистолетом в руках и начала стрелять, — продолжал свой рапорт командир карательного отряда. — Чтобы заставить ее выйти из-за скалы, пришлось прибегнуть к гранатам. После первой гранаты она осталась за скалой, а после второй перебежала в небольшой овражек и продолжала отстреливаться…»
Одинокая и обреченная, Вела не сдалась. Всю округу огласили пулеметные и автоматные очереди. Белая скала задрожала от взрывов. Эхо стрельбы доносилось и до оцепеневшей Каменицы. Крестьяне бросили работу и тревожно прислушивались. Велин отец — бай Пейо — полез на чердак, стараясь разглядеть, что происходит под Арапчалом.
Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.
Книга известного советского поэта, переводчика, художника, литературного и художественного критика Максимилиана Волошина (1877 – 1932) включает автобиографическую прозу, очерки о современниках и воспоминания.Значительная часть материалов публикуется впервые.В комментарии откорректированы легенды и домыслы, окружающие и по сей день личность Волошина.Издание иллюстрировано редкими фотографиями.
Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.