...И многие не вернулись - [22]

Я его запомнил с тех пор, когда он несколько раз приходил на встречу с партизанами в 1943 году. Крупный человек, лицо с резко выступающими скулами и опущенными книзу усами. Решительный, твердый характер… Обычно он ходил без шапки, в расстегнутой на груди рубашке и всегда с каким-нибудь лесным цветком в петлице.

3

Через несколько часов после ареста Петра Янева один из грузовиков карательного отряда, объехав старинную церковь — свидетельницу ужасов страшной резни в Батаке, остановился перед домом Балиновых. Жандармы, выскочив из кузова машины, прижимались к стенам домов или же исчезали в темноте соседних дворов. Агенты Черного капитана стали колотить в дубовые ворота дома Балиновых. Залаяли собаки. В комнате наверху заплакал ребенок. Зажглась лампа. Послышались чьи-то шаги, кто-то выглянул с балкона.

— Открывайте! Полиция!.. — крикнул Гыделев.

Жандармы ворвались во двор. Гыделев так толкнул деда Ангела Балинова, что старик отлетел к старой яблоне. Рядом с ним встал жандарм с примкнутым к винтовке штыком. Несколько жандармов бросились по лестнице на второй этаж, другие начали рыться в амбарах и хлеву. Наверху, на чердаке, схватились Трендафил и полицейский. Оба с шумом покатились на пол. Закричали женщины, дети… Дед Ангел сорвал накинутую на плечи шубу и бросился к лестнице, но его схватили. Когда старик обернулся, он увидел, что к его груди приставлен штык.

В воротах показался капитан, одетый в белый кожух, с фуражкой на голове. Небрежно осмотрел двор, амбар и остановился перед дедом Ангелом.

— В такие ночи человеку бы дома сидеть, спать в теплой постели, а мы мерзнем на улице, по чужим дворам… А что поделаешь? Служба…

Деду Ангелу хорошо известна эта служба. Всюду, где ступит их нога, льются слезы и кровь. Ему хочется закричать, чтобы все село услышало. Но он знает, что это не поможет, и лишь стискивает зубы.

По лестнице стаскивают связанного Дафчо — с непокрытой головой, в белой рубашке и резиновых постолах на босу ногу. Его мать, бабка Катерина, растолкала жандармов и набросила сыну на плечи пальто. Из комнат вышли его сестра, жена старшего брата и ребятишки. Братьев не было дома: двоих забрали в армию, а третьего упрятали в тюрьму.

Дед Ангел молча обеими руками притягивает к себе сына. Дафчо чувствует, что старик держится изо всех сил, чтобы не выдать своей слабости. Он хорошо знает своего отца, помнит, как тот говорил: жизнь и так тяжела — войны, несправедливость, нищета, голод… и у каждого свое горе, поэтому, если не можешь человеку помочь, то по крайней мере не терзай его своим горем…

Трендафила ведут к воротам.

— Дядя, возвращайся! — кричит племянник.

Ребенку исполнилось пять лет. К шести годам он поймет, что оттуда, куда увели его дядю, возврата нет…

Трендафил оборачивается и грустно улыбается:

— Уведите детей… Это зрелище не для них.

Дед Ангел остается на том месте, где из его объятий вырвали сына. Стоит не шелохнувшись, словно врос в землю, в эту черную батакскую землю. На этой земле он в молодости поставил красивый двухэтажный дом с широкими карнизами, большими комнатами и балконом. Он построил его фасадом на юг, чтобы с балкона видеть горы Семералан и Карлык. Для балок и досок подбирал стройные ели и смолистые сосны в Суоджаке и Дженевре — он знал толк в дереве… Теперь пусто и мрачно станет в доме.

Но не только его дом постигло несчастье. В эту зловещую ночь жандармы увели Димитра Хаджиева, Илию Янева, Димитра Цурева и многих других. Их втолкнули в грузовик и повезли в штаб карательного отряда в Брацигово.

4

Еще до рассвета грузовик с арестованными остановился во дворе брациговской школы. Вокруг него толпятся жандармы. Скрипят железные крюки — шофер открывает задний борт грузовика и, отойдя в сторонку, закуривает.

— Слезайте!.. По одному!

Голос офицера, отдавшего приказ, кажется сонным и утомленным. В эти часы только бы спать! Не характер самой службы, а то, что она создает много неудобств, — вот что удручает его.

Арестованные нерешительно топчутся у борта грузовика и с тревогой осматривают незнакомое место. Брезентовый верх машины хлопает на ветру. При тусклом зимнем рассвете даже деревья во дворе едва виднеются. Перед входом в массивное здание вышагивает часовой. Никто не решается первым спрыгнуть на землю…

— Вам что, хлеб-соль преподнести? — кричит полицейский, прозванный Нетопырем. Он прославился своей жестокостью. Полушубок на нем топорщится, нос приплюснут, глаза — как у хищной птицы или летучей мыши. Потому ему и дали такое прозвище.

— А что! Куда нам торопиться? — отвечает Петр Янев.

Сначала уводят Митко Хаджиева и запирают в комнате на первом этаже. Остальных Нетопырь ведет по цементной лестнице на второй этаж. Они проходят мимо нескольких дверей и останавливаются перед комнатой с окнами во двор. В ней уже четыре дня держат взаперти Тоско Ганева и бабку Петру Джамбазову.

Новых арестантов заталкивают внутрь, приказав лечь на голые доски, не двигаться и не разговаривать между собой. У двери в комнате остается унтер-офицер. Он стоит молча и не спускает глаз с арестованных. Вот он снимает с плеча винтовку, надевает на нее штык и снова берет «на плечо». И ни слова! Знай сопит да вытирает рукавом широкий нос.