И корабли штурмовали Берлин - [2]

Стремительный и шумливый секретарь горкома Иван Гаврюшин, распахнув дверь, объявил с порога:

— Виссарион, тебя вызывает отсекр губкомола Дергачев!

— Зачем? — озадаченно осведомился я.

— А это он тебе сам скажет! — И Гаврюшин уже понесся куда-то, размахивая пустым рукавом старой кожанки, надетой, как было тогда принято, на одно плечо.

Секретарь губкома был всего лет на пять-шесть старше меня. Смуглый и скуластый, как многие коренные рязанцы, Иван Дергачев сидел за столом в красной косоворотке и высоких смазных сапогах. Разговор у нас получился короткий.

— Григорьев? Садись. Ты школу второй ступени кончил?

— Кончил.

— Так вот, рязанский комсомол посылает тебя по разверстке ЦК на флот. Понимаешь, какая честь тебе выпала?

Собравшись с мыслями, ответил, что хотел учиться музыке, стать, если удастся, пианистом.

Отсекр укоризненно покачал головой и развел руками!

— Да кто ж тебе, чудак-человек, мешает заниматься этим на флоте! Ты что, не знаешь, что сам Римский-Корсаков был военмором? А впрочем, — Дергачев нетерпеливо забарабанил пальцами по столу, — уговаривать тебя, товарищ Григорьев, не собираюсь…

Уговаривать не требовалось — дисциплина в комсомоле была строгая. А почему выбор пал на меня и почему заменить мою кандидатуру другой было трудновато, скоро стало ясно. Та комсомольская мобилизация проводилась для пополнения военно-морских училищ, и требовались члены РЛКСМ со средним образованием, которых в нашей губернской организации было очень мало.

К крутому повороту в моей жизни привыкал недолго. Комсомол шефствовал над флотом, и все, связанное с ним, представлялось нам в романтическом ореоле. Помнится, в Рязань как-то приехали три балтийских военмора с подшефного корабля «Кречет». Их восторженно встречали в ячейках. Один из этих краснофлотцев осчастливил меня, разрешив примерить его бескозырку. Наверное, каждый комсомолец тех лет, пусть даже не видевший ни моря, ни кораблей, был хоть чуточку моряком в душе. Это помогло и мне быстро настроиться на новый жизненный курс.

И вот я уже шагаю в строю по ленинградским улицам. Ребята одеты в разноцветные рубахи и вылинявшие футболки, кое у кого зияют прорехи на локтях или коленках (это считалось своего рода вызовом нэповским модникам). Зато с каким задором поем мы любимый «Комсофлотский марш»: «Вперед же по солнечным реям!..»

Мы шли за Неву, на Васильевский остров, в знаменитое училище, которое вело свою историю от петровской Навигацкой школы. То самое, где учились Ушаков, Сенявин, Нахимов. Впрочем, не всем нам были тогда знакомы эти славные имена — маловато еще мы знали о прошлом отечественного флота.

Нас ждали отборочные комиссии: придирчивая мандатная, весьма строгая медицинская… И совсем не строгие вступительные экзамены, которые все же дали значительный отсев — экзаменовались ведь и ребята, не окончившие средней школы. Но, как правило, двери училища не закрывались и для срезавшихся: большинство их зачислялось на подготовительный курс.

В нашей роте первого курса — двести пятьдесят слушателей (курсантами мы стали называться позже, с 1928 года). Полтораста прибыли, как и я, с комсомольскими путевками, остальные — с подготовительного курса или уже послужившие на кораблях, настоящие моряки. У роты огромная спальня, где можно находиться лишь в часы, отведенные для сна, и просторный «ротный зал» со старомодными конторками — своего рода партами для взрослых, в котором нам положено быть до ухода в классы и после классов. Жесткий распорядок сперва несколько тяготил. Увольнение «на берег», то есть в город, — раз в неделю. Однако скучать было некогда. И сколько необычного, поражающего воображение открывали мы в стенах самого училища!

Великолепная картинная галерея с полотнами, запечатлевшими морские сражения. Огромная модель парусного брига в зале Революции и множество других моделей кораблей всех эпох в училищном музее. «Звериный» коридор, со стен которого смотрели резные фигуры фантастических существ, украшавшие некогда форштевни старинных клиперов и фрегатов. Круглый Компасный зал с выложенными мозаичным паркетом румбами. Все это таило в себе притягательную силу и приобщало к флоту.

Постепенно мы узнавали все больше о людях, вышедших из этих стен и оставивших след в истории. Среди них были герои Чесмы, Наварина, Синопа, открыватели новых земель, декабристы. Тут учились писатель Станюкович, легендарный лейтенант Шмидт.

Училище имело отлично оборудованные кабинеты, превосходных преподавателей. Большинство их еще составляли бывшие офицеры и адмиралы старого флота. С нашим братом им бывало подчас нелегко — давали о себе знать слабины в общеобразовательной подготовке. Но наши учителя были преданы флоту, морскому делу поистине беззаветно, они не жалели сил, чтобы вырастить умелых командиров.

Из многообразной боевой техники мне особенно полюбились корабельные орудия. Первый толчок к этому дали занятия по материальной части артиллерии у Бориса Францевича Винтера — он вел свой курс так, словно посвящал нас в сокровенные тайны морского боя. Имя Винтера произносилось в училище с большим уважением. Все знали, что в октябрьские дни 1917 года он, будучи артиллерийским офицером «Авроры», лично обезвредил «адскую машину», заложенную врагами революции. Взрыватель, уже извлеченный из машины, сработал у Бориса Францевича в руках, и он лишился трех пальцев.