… и компания - [43]

В гостиной расселась тетя Минна – жена дяди Абрама; и хозяйки дома, чтобы почтить дорогую гостью, в десятый раз разбирают не выясненные до сих пор вопросы, добавляя все новые и новые подробности. Родственники, соседи, Париж, война, переезды, кончины, браки, приданое, наследство, восток и запад во всех деталях обсуждены четырьмя дамами, составившими в кружок четыре кресла. Гермина наслаждается болтовней. Лора, в аккуратно расчесанных кудряшках, чинно сжав коленки, сидит па низеньком стульчике и слушает разговоры дам, не спуская глаз с приятных округлостей Элизы, дочери дяди Якова. Сара говорит весьма сдержанно, потому что тетя Минна, но своему обыкновению, пет-пет да и даст полунамеком понять, какое высокое положение занимают они, Штерны, в иерархии торговцев сукном.

Абрам Штерн, бывший нотариус, хорошо освоился в Париже. Он вошел в долю к брату. Яков закупает товары в Седане, Рубэ и Лидсе. Абрам с женой и племянницей открыли магазин па улице Фран-Буржуа; Вениамин разъезжает по провинции, часто не заглядывая домой по пять-шесть месяцев. Бритые губы, глубокие морщины и сдержанный тон бывшего нотариуса вскоре завоевали доверие клиентов. А венчала все его кристальная честность. Впрочем, доверие было столь велико, что прекрасно можно было обойтись и без честности.

Яков и Абрам посетили Вандевр в ту памятную трудную осень, вскоре после переезда туда Зимлеров. Их появление всякий раз совпадало в представлении детей с какой-то торжественной тревогой и суетней. Мужчины подолгу совещались в самые неурочные часы. В третий их приезд папа зашел из конторы за бабушкой и мамой. Детей оставили одних; лампа, начадив, вдруг погасла, и до полночи они не могли уснуть от страха.

Поэтому, когда позавчера дедушка Ипполит вдруг неожиданно явился домой и, держа в своих отекших пальцах письмо, многозначительно заявил: «Штерны едут», – Тэнтэн сразу же представил себе весь церемониал этого необыкновенного дня.

И сейчас, прильнув к окну, не замутненному его теплым дыханием, он твердит:

– Чего они там делают? Чего они там делают?… Жюстен представляет себе фабрику и застывшие тела машин, выстроенных в ряд, как зарядные ящики во дворе артиллерийской казармы. Прядильные машины молчат, и из промывочных корыт не бежит веселая струйка мыльной воды. Однако папа за завтраком намекнул, что на фабрике сейчас находятся Зеллер, Капп, Браун и еще кое-кто из эльзасцев. Интересно, в чем они сегодня пришли: в обычных белых блузах или принарядились по случаю воскресенья? Может быть, они в сюртуках и старых цилиндрах, как на похоронах маленького Готлиба? И зачем они пришли?

– Жюстен, замолчи сейчас же!

Жюстен уже десятый раз слышит эту фразу.

– Молчу, молчу, молчу, – начинает мальчик несколько тише и еще плотнее прижимается лбом к оконному стеклу, а перед глазами у него пляшут зеленые и красные круги от ослепительного солнца, заливающего двор.

Позади него приглушенные голоса женщин сливаются с жужжанием мух, облепивших люстру.

– С тех пор как эти разбойники не захотели принять папашу и дядю Миртиля в свой клуб, они все как сговорились, – жалуется вечно скорбная Гермина. – И все ополчились на нас. Попробуй мы нанять прислугу, уверяю вас, ни одна к нам не пойдет. Эти господа даже не раскланиваются! На стенах фабрики пишут всякие пакости. А вы только послушайте здешних возчиков, что они говорят, когда выезжают со двора. Мы уже третью булочную меняем. Мальчишки ругают Тэнтэна разными гадкими словами.

– Если бы я не удерживала Жозефа, – говорит Сара, – он бог знает что бы натворил.

– А Гийом стал такой нервный, такой нервный, – вздыхает Гермина. – Слава богу, папаша ни о чем не догадывается.

– Такой человек, да ни о чем не догадывается! – удивляется тетя Минна, и в голосе ее звучит жадное любопытство.

– К счастью, Ипполиту и моему деверю некогда заниматься такими пустяками, – замечает Сара с тонкой улыбкой.

– Этот год, Сара, им когда-нибудь зачтется, – говорит тетя Минна, а Элиза одобрительно и понимающе кивает. – Дай-то бог, чтобы они только не проработали впустую.

– Сейчас мы это узнаем, – замечает Сара. – Да, дай бог, чтоб мои несчастные дети были вознаграждены за все свои труды. Они этого заслуживают.

Сара умолкает, больше жалоб от нее никто не услышит. Губы ее трогает спокойная и гордая улыбка, приводящая парижских родственниц в немалое смущение.

…Разве трудно ребенку в воображении проскользнуть никем не замеченным сквозь щели ставен? Жюстен рассеянно слушает беседу дам. Конечно, он наслушался немало, когда зимними утрами бегал за молоком и хлебом. И сколько раз он возвращался домой с разбитыми в кровь кулаками, – у местных школьников, оказывается, очень твердые пуговицы.

Но сегодня все это пустяки. «Мы скоро узнаем», – сказала бабушка. Что же такое мы скоро узнаем? Может быть, узнаем, явился ли Зеллер в рабочей блузе или в цилиндре? Зачем приезжают эти Штерны и наводят на всех такую смертную тоску? И почему сегодня, в воскресенье, он сам, как навозная муха, жужжит у окна, в то время как мужчины заняты там, на фабрике, какими-то своими необыкновенными делами?

До его слуха доносится противный голос кузины Элизы, покрывающий шепоток дам. Она заявляет, что несколько раз видела дядю Жозефа, когда он приезжал в Париж, и вдруг начинает так жеманиться, что тетя Минна вынуждена выразить свое неодобрение многозначительным покашливанием.