И каждый вечер в час назначенный... - [45]

Почти все спектакли Эрина были явлением в театральном искусстве Беларуси, но мне снова и снова хочется вспоминать и мысленно возвращаться в 1976 год, когда Борис Эрин поставил спектакль, ставший не только золотой страницей в истории Купаловского театра, но и оставивший значительный след в моей творческой биографии. Это «Гульня з кошкай» по пьесе Иштвана Эркеня, венгерского драматурга.

Хорошо помню, как Эрин собрал труппу и прочитал пьесу с легкомысленным названием «Гульня з кошкай».

Грустная история о странной женщине по имени Эржи, которая, полюбив в юности «известного оперного певца», сохранила свое светлое чувство до преклонных лет. В ее жизни что-то происходило, менялось: замужество, рождение дочери, взросление дочери... Но это приходило и куда-то уходило, и только искреннее, нежное чувство к любимому человеку окрашивало дни ее одиночества... Пьеса произве­ла потрясающее впечатление. Против нее выступил только Здислав Стомма, который сказал, что подобная драматур­гия чужда нашему театру.

Через несколько дней Борис Владимирович собирает два состава из тех, кого предполагал занять в этом спектакле. Никто из нас, конечно, не знал, кто кого будет играть. Эрин долго говорил, о чем этот спектакль, предло­жил всем высказаться, а потом с каждым в отдельности беседовал. Пригласил на беседу и меня. Не первую. И сразу с порога: «Зинаида Ивановна! К роли Эржбет Орбен (цент­ральная героиня спектакля) Вы не имеете ни-ка-ко-го отно­шения». У меня глаза начали округляться. Кого же я тогда играю? Может, подругу героини? Молчу, не спрашиваю. Он видит, что я стараюсь разгадать эту шараду, и продолжает: «Повторяю еще раз. К роли Эржбет Орбен Вы не имеете ни-ка-ко-го отношения. Ее характер резко отличается от Вашего характера. Вы — исполнительная, дисциплиниро­ванная, собранная. Она — неисполнительная, недисципли­нированная, несобранная. Вы опираетесь на какие-то авто­ритеты. Она — нет. Вы боготворите каких-то творческих людей, режиссеров, художников, а эта женщина никого не боготворит. Она — сплошная стихия. То, что ей сейчас нравится, завтра может резко разонравиться...» Я мучи­тельно думаю, какую же тогда роль он предложит. Соседку? Подругу?.. Эрин внимательно посмотрел на меня и после паузы добавил: «Зинаида Ивановна, я понимаю, что Вы сейчас теряетесь в догадках. Именно потому, что Вы и героиня пьесы абсолютно разные, я и... назначаю Вас на Роль Эржбет Орбен, Эржи, значит». Я с трудом перевела дыхание и смогла только выдавить какое-то хрипловато­-сдавленное «спасибо». Меня переполняли такие бурные чувства! Еще читая пьесу, я поняла, что это роль, о которой можно лишь мечтать. Но я не знала и даже не могла предположить, как красочно «развернет веер» этой пьесы режиссер. А то, что эта роль пользуется в Венгрии огромной популярностью и что ведущая венгерская актриса Мария Шуек давно играет эту роль, а самые известные московские театроведы о ней написали монографии, — я знала.

Борис Владимирович сказал: «Итак, начинаем работать, Зинаида Ивановна, Вы работаете роль Эржи в единственном (!) составе». (Я все-таки должна заметить, что назначать на главную роль двойной состав — глупая выдумка советского театра. Ну, не может быть в одном театре два, три или четыре Ромео! Не может! Конечно, куда тогда денешь всех остальных? Поэтому у нас часто срабатывает так называемый «профсоюзный принцип». Но каждая роль рождается только индивидуальностью артиста, от этого никуда не деться.)

Начался сладко-мучительный период знакомства с ролью. Этот период раскрывал страницу за страницей характер этой женщины, ее внутренний мир, и я поняла, что полюбила Эржбет в... себе. И я легко могла отыскать в себе эти, может быть, совершенно скрытые от всех качеств моей героини: дерзость, нетерпимость, бестактность и, конечно, ту хрупкую влюбленность, которую она прикрывала всем, всем, всем, чем только можно прикрываться, чтобы не обнаружить это трепетное чувство.

Рассказывая своей подруге о любимом мужчине, Эржи старается всячески выделить его «яркие мужские достоинства», чтобы даже намеком не выдать искреннего чувства к этому человеку:

«Ты пытаешся, які ён? Уяві сабе — адзін вялізны жывот. Нібы набраў паветра, а выдыхнуць не можа. А манеры якія! Нашто ўжо я не пераборлівая, а як пачне свае залёты, дык мяне проста нудзіць. Гаворыць ён, толькі напхаўшы поўны рот. І як ён можа іначай гаварыць, калі ўвесь час жуе. Тыповы прадукт свайго асяроддзя!..»

Лишь в разговоре с дочерью можно заметить, что Эржи всю свою жизнь любила только этого человека, она любила Виктора, даже зная о его непостоянстве, любила, все прощая и... защищая свое хрупкое чувство: «...калі ён і падманваў мяне, то толькі каб не засмучаць і не прычыняць болю. У яго вялікае сэрца і вялікая душа. Ён незвычайны...»

Эржи живое стихотворение. Молодость моей героини ушла, как сквозняк в форточку, но она умудрилась пронести и сохранить удивительную чистоту души, которая постоянно пряталась за ее «антилогику поведения». Эта излучающая искренность, наивность и доброту женщина в глубине души была абсолютно одинока: «...у мяне ёсць тэлефон, але няма каму званіць. Ёсць вуліца, а мне няма да каго ісці...»