И Эльборус на юге... - [15]
«Поэт» — произведение энергичное, ораторское; итог размышлений о назначении поэта, о месте поэта в обществе. Оно построено на сравнении: кинжал — поэт. Исходный образ должен быть идеально-возвышенным, представать в романтическом ореоле далекого прошлого.
Естественно предположить: имя тифлисского кузнеца возникло не только потому, что Лермонтову доводилось держать в руках оружие его работы. Прославленный на Кавказе Геург — оправданная параллель архаическому Гефесту, он — земной бог кузнечного дела[89].
Третья и четвертая строки были продиктованы устойчивым представлением о булате как своеобразном реликте, тайна которого давно погребена. Отсюда в черновике — «для нас утраченное зелье», исправленное затем на «давно утраченное зелье»[90].
Что же получилось в целом? Прочитаем снова всю строфу.
Не зная, кто такой Геург, заключаешь: кинжал — старинное изделие некоего легендарного мастера. Но современники-кавказцы возразили бы:
— Позвольте, так ли «давно»? Еще десять лет назад Геург был среди нас!.. И потом — почему «утраченное»? Вточь такие кинжалы в той же самой кузнице делают Каграман и Ефрем Элиаровы, которые переняли тайны ремесла у своего отца, как тот некогда у многих поколений своих эрзерумских предков.
Четвертая строка явно требовала замены. Впрочем, только ли она?
«Лемносский бог» у Пушкина — это было вполне ясно дворянскому читателю, воспитанному на поэтике классицизма. А «старый Геург»?
Да, он, бесспорно, славен среди лихих кавказских рубак. Но какие ассоциации возникнут у широких читательских кругов в России? Увы, никаких. Имя это попросту не будет нести никакой смысловой нагрузки. А раз так — зачем оно? И Лермонтов исключает его... Вот каким становится зачин стихотворения:
Может показаться, что введение слова «клинок», частичного синонима «кинжала» и «булата», носит вынужденный характер: исчезни оно — смысл не изменится. Но в действительности каждое из трех слов играет поочередно свою роль, создавая как бы кинематографический эффект укрупнения планов. Вот кинжал — вообще, весь; с рукоятью, в золотых ножнах; нечто нарядное, блестящее, с затейливой и пестрой резьбой. Затем — только холодный стальной отсвет безукоризненного клинка; рука резко вырывает его из ножон и — застывает! И наконец, крупно — присмотритесь к застывшей поверхности: различаете тончайший узор — это и есть «таинственный закал», признак знаменитого восточного булата.
Строфа в беловом варианте приобрела новый смысл. Особенно важен четвертый стих. «Бранный (то есть воинственный) Восток» — для поэта емкое культурно-историческое понятие: родина древних цивилизаций, колыбель человечества. «...Буду к тебе писать про страну чудес — Восток»,— адресовался он ближайшему другу весной 1837 года, накануне отъезда в кавказскую ссылку[92]. А позже в знаменитом «Споре» скажет: «Берегися! Многолюден // И могуч Восток!»[93]— и щедро развернет красочную панораму азиатских держав. Пребывание в ссылке подогрело давний интерес. «Я уже составлял планы ехать в Мекку, в Персию и проч., теперь остается только проситься в экспедицию в Хиву»,— читаем в лермонтовском письме[94]. Этот интерес Лермонтова следует рассматривать на фоне обширного научного и художественного движения начала XIX века, которое называют иногда «ренессансом Востока». В те годы возникла и начала приобретать немалую популярность новая отрасль знаний: ориентализм — востоковедение.
Вот почему так важно изменение, которое претерпела под пером Лермонтова начальная строфа стихотворения «Поэт». Главный образ — кинжал, это уже не «Геурга старого изделье», но «наследье бранного Востока»! Разница чрезвычайно существенна. На смену бытовой подробности пришло высокое и многозначительное обобщение[95].
2. «То был Лафа, буян лихой...»
Но вот Ижорка, слава богу.
Пора раскланяться с конем.
Как должно вышел на дорогу
Улан с завернутым значком.
Он по квартирам важно, чинно
Повел начальников с собой,
Хоть, признаюся, запах винный
Изобличал его порой...
Но без вина, что жизнь улана?
Его душа на дне стакана,
И кто два раза в день не пьян,
Тот, извините,— не улан!
Скажу вам имя квартирьера...
М. Ю. Лермонтов. 1834 г.
КАВКАЗСКИЙ ВИД
Фоторепродукция незнакомой акварели встретилась мне впервые в фондах Литературного музея: «Кавказский вид. Приписывается М. Ю. Лермонтову».
Да ведь это — гора Бермамыт, окрестности Кисловодска! Панорама этих мест вызвала к жизни строки «Героя нашего времени»: «Кругом, теряясь в золотом тумане утра, теснились вершины гор, как бесчисленное стадо, и Эльборус на юге вставал белою громадой, замыкая цепь льдистых вершин, между которых уж бродили волокнистые облака, набежавшие с востока».
Здесь же, на Бермамыте, Лермонтов делал эскизы к одному из лучших своих холстов — «Кавказский вид с Эльбрусом».
И вот — эта акварель... Натурная зарисовка? Первоначальный вариант композиции? Но тут взгляд падает на угловую подпись: «Ставрополь
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.