И дух наш молод - [19]

В тот день женщины разгромили несколько продовольственных магазинов (в домах Белковых и на рынке возле Огородного переулка). Городовые и полицейские попробовали вмешаться. Но когда на рынке появились мы, полицию как ветром сдуло.

Воззвание большевиков. "Неужто нам быть палачами..." Смерть капитана Джаврова. "Царь жандармов и шпиков". Уличные бои ("Ничего! Выкурим!"). Чья победа? "Хрен редьки не слаще".

Поздно вечером к нам в роту пришел путиловец Григорий Самодед. Он принес воззвание Петербургского комитета большевиков, в котором, в частности, говорилось: "Помните, товарищи солдаты, что только братский союз рабочего класса и революционной армии принесет освобождение гибнущему угнетенному народу и положит конец братоубийственной и бессмысленной войне. Долой царскую монархию! Да здравствует братский союз революционной армии с народом!"{11}

Мы сразу же пошли во все измайловские казармы поднимать солдат. Самодед вместе с нами пошел в 1-й батальон. Уже с самого утра 25 февраля в казармах начались митинги. Офицеры, среди которых верховодили полковник Верховцев, капитаны Лучинин и Джавров, попытались прервать выступления. Но солдаты отказались подчиниться офицерам и начали действовать вместе с революционными ротами.

На митингах солдаты призывали к решительным действиям - вооружению рабочих, разгону и разоружению полиции, городовых.

Весь трудовой народ - рабочие, женщины, подростки - вышел на улицы Петрограда. По приказу генерала Хабалова на установление порядка бросили гвардейские части. Однако гвардейцы отказались стрелять в рабочих. Солдатам повторили треповский приказ 1905 года: "Патронов не жалеть!" В ответ угрюмое молчание, глухой ропот:

- Рука не поднимается против своих... Ведь они хлеба хотят... Неужто нам быть палачами женщин, детей, наших голодающих братьев?!

Измайловский и Петроградский полки, покинув казармы, присоединились к рабочим колоннам. Все улицы и переулки на Петергофском шоссе надежно охраняли вооруженные рабочие и наши роты.

В тот вечер из рук в руки передавались листовки Петербургского комитета большевиков, призывавших к решительным действиям: "Всех зовите к борьбе. Лучше погибнуть славной смертью, борясь за рабочее дело, чем сложить голову за барыши капитала на фронте или зачахнуть от голода и непосильной работы"{12}.

Утром 27 февраля путиловцы снова вышли на демонстрацию. Перепуганные городовые вынуждены были скрыться. Около 10 часов капитан Джавров привел взвод учебной команды. Джаврова мы все ненавидели лютой ненавистью: садист из садистов, морфинист, трус. Он начал кричать на нас, угрожая пистолетом.

- Чего вы смотрите на него? Тоже развоевался. Аника-воин! Почему позволяете издеваться над собой? - обратились к нам рабочие, наблюдавшие эту сцену.

Мы кинулись к Джаврову, обезоружили и, взбешенные наглым его поведением, подняли на штыки.

Тем временем Семенюк из учебной команды сообщил нам, что в казарме их батальона прячутся полковник Верховцев, капитаны Лучинин, Воденброу и фельдфебель Кудряшов. Все они были известны своей жестокостью и поэтому вызывали у солдат чувство страстной ненависти.

Откуда-то появились две пожарные машины. На них вместо пожарников в медных касках вооруженные путиловцы и солдаты из наших полков. Одну из машин мы остановили. Поехали в казарму. Офицеров, оказавших отчаянное сопротивление, мы расстреляли. Только Лучинину удалось бежать. Впоследствии мне все же пришлось встретиться с ним. Это было в декабре 1919 года в Омске. Вот тут я и увидел капитана Лучинина среди пленных белогвардейских офицеров. Куда девались его самоуверенность, наглость, спесь...

В тот же день весь наш Измайловский полк вышел на демонстрацию. К нему присоединились рабочие Путиловского завода и "Треугольника".

Мы шли по Обводному каналу, запруженному людьми. Рабочие начали строиться в колонны. Знакомые ребята из шрапнельной мастерской подходили, здоровались, кто-то затянул песню:

Всероссийский император, царь жандармов и шпиков,

Царь - убийца, провокатор, созидатель кабаков!

Люд, восставший за свободу, сокрушит твой подлый трон,

Долю лучшую народу завоюет в битве он.

Вместе с рабочими измайловцы участвовали в уличных боях.

Наша рота после прибытия Самодеда соединилась с группой путиловцев. Когда приближались к Невскому, нас возле Пажеского корпуса обстреляли из пулеметов.

- Ложись! - раздалась команда.

- Засели, гады, на чердаке.

- Ничего! Выкурим.

Завязалась перестрелка. Случайные прохожие шарахались в переулки, сбивались в кучи, падали на серый снег. Кто-то крикнул:

- Перебежкой вперед!

Мы бросились к дому, откуда раздавались пулеметные очереди. Пули шлепались в снег, цокали о мостовую. Одна тонко-тонко засвистела рядом, и схватился за грудь мой дружок-ефрейтор... Упал, не выпуская из рук винтовку, знакомый шрапнелыцик с Путиловского. Но мы уже достигли подъезда. Лестница загудела, застонала под солдатскими сапогами. Мы бежали на звуки выстрелов. Схватка была молниеносной. Мы ворвались на чердак, выволокли провокаторов-жандармов, переодетых в шинели Гренадерского полка, и тут же расстреляли.