И дух наш молод - [17]

К моему возвращению в Питер число солдат на заводе достигло пяти тысяч. Первое время солдаты, среди них было немало вчерашних крестьян, всячески избегали разговоров о политике. Никому не хотелось обратно в окопы - под шрапнель и пули.

Но совместная работа, уроки войны, общие заботы и общая ненависть не могли не сблизить фронтовиков с путиловцами.

Солдаты 1916 года уже не были прежней серой послушной массой, готовой по приказу командиров стрелять в своих же братьев-рабочих.

Солдаты все чаще и все более открыто высказывали свое недовольство притеснениями, низкой платой. Воинская дисциплина слабела с каждым днем.

Военный директор завода генерал-майор Дубницкий запугивал солдат приказами. Но на это мало кто реагировал.

- Погоди, генерал! Еще не то увидишь! - грозились солдаты.

С одним из таких солдат-рабочих я крепко подружился. Звали его Сеня Семен Эртман. Он тоже успел понюхать пороху. После ранения и лазарета вместе с другими попал на Путиловский завод. Работал Сеня фрезеровщиком в турбинной мастерской верфи. Мы на пару с ним распространяли листовки Петербургского комитета РСДРП (б). Октябрьской ночью 1916 года мой друг совершил такое, о чем долго говорили за Нарвской заставой.

...Утром двери турбинной мастерской, как всегда, были широко раскрыты. Рабочие входили и застывали на месте. Высоко над станками вдоль стены ярко выделялись, звали, сливаясь в слова, огромные белые буквы: "Пусть сильнее грянет буря!" Лозунг по приказу начальства пытались смыть. Но белила оказались отменного качества. А Сема как ни в чем не бывало посмеивался. О том, что произошло, рассказывал так:

- Понимаешь, подходит ко мне один товарищ, спрашивает: "Горького читал?" - "Читал", - говорю. "И "Буревестника"?" - "И "Буревестника". "Видишь стенку напротив входа? Как раз хорошее место для лозунга. Не побоишься? Напиши такое, чтоб дух захватывало. И чтоб было к современному моменту".

"Пусть сильнее грянет буря!" Очень даже к современному моменту оказались горьковские слова. В воздухе пахло революцией...

Старый режим "гнил на корню". Два тяжелых военных года расшатали все и вся. Перебои в снабжении Петрограда становились все чувствительнее. Тетка, когда я приходил в Шелков переулок, жаловалась: "Топлива нет, продуктов нет. За ценами не угонишься: фунт хлеба стоил три копейки, теперь - двадцать".

За хлебом - длинные очереди, "хвосты", как тогда говорили. Лица в очередях - измученные. Постоишь - и наслушаешься такого, что хоть завтра на штурм ненавистного самодержавия. Роптали, выкладывали в очередях наболевшее все громче, не таясь:

- Мы в милость царскую верили, на царя-батюшку надеялись. Баста, хватит. Одна нынче надежда - на самих себя.

Война всем надоела. На фронте солдату предоставлялось единственное право: погибнуть от пули, снаряда, газов; в тылу, как говорилось в одной прокламации Нарвского районного комитета партии, - "право свободно умирать от голода, не отходя от станка".

"Уже близится день, - говорилось дальше в прокламации, - когда пролетариат России должен дать решительную схватку кровожадному правительству Николая II..."{10}.

- Перед нашей партией, - безустанно повторял дядя Тимофей, - стоит одна задача; день за днем раскачивать маятник революции.

В городе стал известен инцидент в Государственной думе, принесший большую в те дни популярность лидеру кадетов П. Н. Милюкову.

С трибуны Думы он обвинил царское правительство в предательстве национальных интересов, несколько раз бросая в зал слова, вскоре облетевшие весь Петроград: "Что это, глупость или измена?" Корабль самодержавия шел ко дну, и кадетствующие крысы таким образом спасали свою репутацию и самих себя.

Армия, еще недавно оплот царизма, "левела" прямо на глазах. Большинство солдат и почти весь младший комсостав Петроградского гарнизона, даже гвардия, побывав на фронте, познали все прелести окопной жизни.

Нас, плохо одетых, полуголодных, кормили чечевицей да воблой, что тоже отнюдь не содействовало поднятию боевого духа. Чувствуя, что почва уходит из-под ног, самодержавие судорожно пыталось что-то предпринять.

- Россия любит кнут, - наставляла в те дни царица своего супруга. Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом, - сокруши их всех!

Чтобы сокрушать, нужна была сила. И, напуганное нарастанием революционного движения, командование выделило Петроград в самостоятельный округ. В каждый район в помощь полиции были направлены воинские части. Я даже обрадовался, узнав, что наш батальон, как и соседнюю роту измайловцев и петроградцев, должны направить за Нарвскую заставу. 4-ю роту и взвод 2-й роты направили на Путиловский завод.

Таким образом, мы, солдаты Измайловского и Петроградского полков, сразу же узнавали обо всем, что происходило на Путиловском и других петроградских заводах. Иногда планы рабочих становились известными заранее. Ведь многие из нас когда-то работали на этих заводах. Кроме того, в казармах расположился рабочий батальон солдат, работавших на Путиловском. Наладили мы связи с рабочей молодежью. Молодые рабочие приходили к нам, информировали обо всем.