...И другие глупости - [12]

Впрочем, однажды и на старуху нашлась проруха. Мышка не выдержала. А виной всему был

Миленький Мишенька

— Ты помнишь Мишеньку? — спросила меня Мурка, пока мы сидели с ней на диване и ждали звонка от Мышки.

— Помню.

— Помнишь, как он ее доставал?

— Помню.

— Тебе не кажется, что с Оленем будет та же история?

— Не знаю, Мур. Тебе не кажется, что у Мыши не может быть других историй?

— Ммммммммм… — сказала Мура и надолго задумалась. — Ты не помнишь, когда это случилось?

— Года три назад.

А дело было так.

Мишенька был младше Мышки на… впрочем, это неважно. Подобрала она его в театре, куда выбралась по нашей с Муркой настоятельной просьбе, пребывая в депрессии по поводу очередного запоя Джигита. Мишенька поднял оброненную Мышкой программку, посмотрел на нее младенческими глазами, похожими на пенку топленого молока, и попросил разрешения угостить кофе. Мышка сдуру разрешила. Ей польстило, что такой молодой человек обратил на нее внимание. Пока пили кофе, Мишенька молчал, и Мышка подумала: какой милый молодой человек. Деликатный и не надоедливый совсем. Потом Мишенька проводил ее домой. На подходе к дому Мышка уже знала, что Мишеньке двадцать два года, что он живет с мамой то ли в Балашихе, то ли в Барвихе — она точно не запомнила, — что в детстве любил мягкие игрушки, а в машинки совсем не играл и до сих пор спит со старым безухим зайцем, что летом защитит диплом и будет что-то там проектировать, а до лета совершенно свободен и что он позвонит Мышке как-нибудь на днях, если она не против дать ему свой телефон.

Он позвонил на следующий день. Мышка как раз разбила любимую чашку, заляпав кофе полкухни, и бежала из ванной с тряпкой. Мишенька был очень несвоевременный мальчик.

— Доброе утро, — сказал он. — Это Михаил. Может быть, вы меня помните? Мы вчера познакомились в театре. Вы уронили программку, а я поднял, а вы сказали: «Спасибо!», а я сказал: «Пожалуйста!», а потом сказал: «Может быть, вы выпьете со мной кофе?», а вы сказали: «Да, конечно», а я…

— Я помню, помню, — вклинилась Мышка. — Вы простите, Миша, мне надо бежать.

— Правда? Помните? — обрадовался Мишенька, как будто его можно было забыть. — А я вас еще до дому провожал, а вы сказали, что я могу вам позвонить. Я вам хотел сказать… вы знаете… я всю ночь не спал, о вас думал, а утром встал, почистил зубы, выпил чай, я всегда по утрам пью чай, «Липтон», да, еще зарядку сделал, я всегда делаю зарядку, с первого класса, а потом мама с работы позвонила и сказала: «Неужели ты еще спишь?», а я сказал: «Не сплю», потому что я уже не спал и собирался вам звонить. И вот звоню. А вы тоже не спите?

— Не сплю, — ответила Мышка.

— Вот видите, как хорошо, что я позвонил! Вы не спите. На работу собираетесь?

— Собираюсь, — соврала Мышка.

— Я вас встречу, можно? Вы где работаете? А я нигде не работаю. Я диплом пишу, а потом буду работать в…

— Я знаю, Миша. Вы вчера говорили.

— Ах, да, я забыл.

Мишенька был очень забывчивый мальчик.

На следующий день он позвонил снова.

— Угу, — мрачно буркнула Мышка, услышав в трубке его голос. И еще раз: — Угу.

На голове чесались бигуди. Тапки, похожие на двух свалявшихся мышей, волочились сзади. Яичница горела заживо. Кофе совершил последний рывок, выплюнулся из джезвы и расположился на плите нахальным сгустком вулканической лавы. Мишенька обрисовывал подробности своего утреннего туалета. Ну, мыло, там, мочалка, зубная паста, точная маркировка дезодоранта, и кран, знаете ли, капает…

— Угу, — повторила Мышка. — Ты мне еще расскажи, как ты чай в кружку засовываешь! — Она уже поняла, что просто так от Мишеньки не отделаться, и резко перешла на «ты».

— Ну, конечно. Обязательно, — ответил Мишенька. Он был очень вежливый мальчик.

Мышка швырнула трубку на диван, вывалила яичницу в ведро, сыпанула на плиту «Комет», плюнула, выпрыгнула из халата и поскакала в ванную, одной рукой вытягивая из волос бигуди, а другой натягивая брюки. Звонок застал ее на одной ноге. Она планировала немедленно бежать к Джигиту, уже неделю сидевшему в местном ЖЭКе после лекции о вреде курения и трескавшему водку с начальником. Ей было немножко не до Мишеньки.

— Я положил, — сказал Мишенька, перезвонив через пять минут.

— Что?

— Ну, чай. Ты же просила сообщить. Один пакетик. «Липтон». Еще ложку сахара.

— Спасибо за информацию. Все?

— Нет, не все.

— Что еще?

— Сейчас выпью чай, надену красный свитер… Или ты думаешь, черный лучше?

— Я ничего не думаю.

— Ну, хорошо, тогда красный. Да, ботинки. Надо ботинки почистить. Есть два гуталина — один черный, другой бесцветный. От черного блестит. А бесцветный просто грязь снимает.

— Миш, — сказала Мышка задушевно, — знаешь что?

— Что?

— Всего тебе хорошего.

Каждый день Мишенька дарил ей цветы. Он стоял возле подъезда в коротком клетчатом пальтеце с гвоздикой в руке. Гвоздика была завернута в целлофан, а снизу прихвачена кусочком газеты. Мишенька был очень аккуратный мальчик. Гвоздику он держал строго перпендикулярно земле, схватившись за нее двумя руками, как за соломинку. Гвоздики были махровые, с нежным белым оперением вокруг алой сердцевинки. Мишенька любил все пушистое. Он был очень нежный мальчик. Увидав Мышку, Мишенька делал шаг вперед, вытягивал лицо, округлял глаза и приоткрывал рот. Он совал гвоздику Мышке и смотрел на нее младенческими коровьими глазами, похожими на пенку топленого молока.