И девять ждут тебя карет - [29]

Она посмотрела на книгу.

– Что это, Карло?

– Угроза твоему спокойствию и моему карману, – улыбаясь, сказал Леон де Вальми. – Новые модели в стиле «мандарин» или что-то в этом роде: не сомневаюсь, что на грани декаданса. Признаюсь, не могу представить тебя в подобном наряде, дорогая.

Флоримон засмеялся:

– Уверяю вас, это только материал для размышлений, сырье. И вот что я вам скажу. Мы с Розой Готье состряпали штучку, которая произведет переполох в ноябре, и я приехал в Женеву, чтобы проследить за тем, как идет дело. – Он широко улыбнулся. – По крайней мере, это хороший предлог. Я всегда пользуюсь им, когда хочу сбежать из Парижа.

– Как обстоят дела с твоей новой коллекцией моделей? – спросила Элоиза.

Флоримон уронил пепел на рубашку и безмятежно растер его по отвороту элегантного пиджака.

– Идея пока в эмбриональном состоянии. Младенец еще не бьет ножкой, мне долго еще не удастся разродиться, может быть несколько месяцев. А потом, как обычно, бах! – меня осенит и придется вылизывать этого недоноска, пока он не примет какую-то пристойную форму ценой моего кровавого пота и слез. – Тут его взгляд упал на Филиппа, неподвижно сидящего на скамейке, и он добавил, почти не меняя тона: – На дороге между Тононом и замком густой туман.

– Правда? Очень плохая видимость?

Леон де Вальми взял с подноса бокал с коктейлем и подал его жене.

– Кое-где. Но мне кажется, это местное. В Женеве было ясно, конечно, со временем погода на берегу озера может измениться. А, благодарю вас.

Леон де Вальми подал ему бокал. Когда кресло, сделав круг, остановилось перед камином, он увидел на низком столике шахматную доску. Его темные брови поднялись.

– Шахматы? Вы всегда носите их с собой, Карло?

– Почти. Можно надеяться, что мы с вами сыграем сегодня вечером?

– С удовольствием. Но прошу вас, бросьте эти портновские булавки. Я не могу играть, когда за ходами надо следить с помощью телескопа.

– Играть вашими шахматами одно удовольствие, – сказал Флоримон, – не говоря уже о том, что вы достойный противник, с которым стоит скрестить шпаги. Иными словами, это значит, что вы даете мне проиграть в четырех случаях из пяти.

– Гм… – Леон де Вальми оглядел доску. – Кажется, красные играют весьма близоруко в полном смысле слова. Я знал, что ты не обладаешь шахматным мышлением, дорогая Элоиза, но не представлял себе, что дело обстоит так скверно.

Мадам де Вальми лишь улыбнулась, даже не взяв на себя труда объясниться. Да никаких объяснений и не требовалось. Леон знал, кто играл красными, и Филипп сознавал это.

– А, да, – спокойно сказал Флоримон. Он внимательно оглядел миниатюрные фигурки. – О господи, я совершенно запутался, верно? Может быть, мне нужны очки от близорукости. Ты совершенно прав, дорогой Леон, большая ошибка – недооценивать противника. Никогда этого не делай.

Крупная рука быстрыми движениями переставила несколько пешек. Добродушное лицо выражало интерес только к лилипутским маневрам на шахматной доске.

Я заметила, что Леон де Вальми бросил на него быстрый взгляд, выражавший насмешливый интерес, быстро исчезнувший, словно рассеявшееся облако.

– Не могу сказать, что я его недооцениваю. – Потом он улыбнулся Филиппу, молча сидевшему на скамейке. – Заканчивай свою партию, Филипп, я думаю, твоя тетя пока еще не отошлет тебя в спальню.

– Мне бы… не хотелось, благодарю вас.

Филипп съежился и стал еще бледнее.

– Тебя совершенно не должно смущать, что ты проигрываешь, – сказал Леон де Вальми с приторной улыбкой.

Мальчик багрово покраснел. Флоримон ровным голосом сказал:

– Вряд ли мы сможем окончить нашу партию. Я нечаянно спутал фигуры. Прости, Филипп. Я очень надеюсь, что буду иметь удовольствие еще раз сыграть с тобой. Ты прекрасно играешь.

Отодвинув доску, Флоримон с улыбкой посмотрел сверху вниз на ребенка, который ответил ему лишь быстрым взглядом. Потом он откинулся на спинку стула и, ласково улыбаясь хозяину дома, начал рассказывать одну из своих невероятных историй, отвлекая внимание присутствующих на себя. Филипп казался еще меньше на своей скамейке: он сидел молча, словно воплощение мрачного одиночества. В эту минуту мне хотелось убить Леона де Вальми и его изысканную супругу. Филипп, должно быть, почувствовал мой взгляд, потому что вдруг посмотрел на меня. Я подмигнула ему и улыбнулась. Его лицо оставалось неподвижным. Черные ресницы снова опустились.

Дверь отворилась, и вошел Седдон, лакей супругов де Вальми. Пройдя через всю комнату, он подошел к Элоизе:

– Мадам, только что звонил мсье Рауль.

Элоиза быстро повернула голову к мужу:

– Мсье Рауль? Да, Седдон, я вас слушаю.

– Он просил меня передать вам, что едет сюда, мадам.

Леон де Вальми со звоном поставил стакан на ручку кресла:

– Сюда? Когда он звонил? Откуда?

– Не могу сказать, сэр. Но не из Бельвиня. Он сказал, что будет здесь вечером или ночью.

Наступила пауза. Я слышала мягкое, приятное тиканье красивых часов, стоящих на камине.

Потом Флоримон добродушно сказал:

– Как приятно! Не помню, когда я в последний раз видел Рауля. Надеюсь, он успеет к ужину?

– Вряд ли, мсье. Он сказал, что может опоздать, и просил не ждать его. Он просто сообщил, что будет здесь сегодня, – ответил Седдон.