И да убоится жена - [2]

Облик элегантного седовласого красавца-мужчины, портретно схожего с киноартистом Владленом Давыдовым, дополнялся неизменными аксессуарами в виде серой шляпы модного силуэта и серой же папки на "молнии", наполненной пустыми бланками актов, предписаний, а также объяснительными записками "по поводу", нашедшими там свой последний приют.

Во исполнение своего служебного долга Михаил Петрович аккуратно - в завтрак , обед и ужин появлялся в накинутом на плечи белом халате на кухне одной из промысловых столовых и торжественно снимал пробу с приготовленных блюд. При этом шеф-повар Лёва Гринберг и младшие повара с замиранием сердец и не мигая взирали на доктора, отражая на своих лицах любые мимические нюансы его лица. Ложка супа или борща, четвертушка котлеты, одна "гуляшинка", гарнир на кончике вилки, чайная ложечка компота или киселя и т. п., и заключение "Терпеть можно...", после которого все участники церемонии облегчённо вздыхали, так как в устах доктора это была высшая похвала; ниже неё в порядке убывания были: "продукты переводите", "несъедобно, исправляйте" и наиболее суровое "немедленно исключить из меню!" со всеми убытками и вытекающими для персонала последствиями. Правда Лёва, по его словам, мог "и из дерьма слепить конфетку", но в этих случаях даже его прошибал пот.

Затем по ритуалу следовал соответственно завтрак, обед или ужин в кабинете заведующего, во время которых выражение лица доктора соответствовало не беззаботному наслаждению едой, как у обычных смертных, а продолжению некоего аналитического процесса, начатого на кухне. Так или иначе, но за долгие годы работы районного санврача Френкеля на морском промысле с несколькими тысячами работающих не было отмечено ни одного серьёзного случая отравлений или, не дай Бог, эпидемий.

Михаил Петрович с искренним уважением, теплотой и доверительностью относился к Эрнесту Аркадьевичу не только как к младшему собрату по племени, но и зная о том авторитете, который тот снискал, пройдя все ступени своей карьеры, начав с рабочей, и, особенно, в последние десять лет в должности главного инженера бурового предприятия. Как доказательство никому другому он не разрешил бы однажды использовать продуктовый вертолёт под срочную переброску на разведочную буровую платформу партии химреагентов для предотвращения аварии. Френкель только поинтересовался, не собирается ли уважаемый Эрнест Аркадьевич заодно подбросить на буровую сотню-другую артиллерийских снарядов и пару-тройку бенгальских тигров, на что получил серьёзный ответ, что снаряды и тигры сегодня не нужны, а реагенты позарез. Заверил доктора, что, хотя вся химия в заводской упаковке, выстелит салон полиэтиленовой плёнкой, а после рейса промоет его и продезинфицирует. Позже Михаил Петрович узнал, что ко времени этого разговора вертолёт был уже на подлёте к буровой.

Он как-то поинтересовался у Эрнеста, почему за десять лет над ним сменилось три директора, выдвинутых из числа его подчинённых, а он всё в замах, хоть и в первых.

- Не обидно, Эрик?

В ответ Карев усмехнулся:

- Нет, Миша, ничуть. Потому что сначала трижды предлагали мне, но я искренне убеждён, что в национальной республике в первых, номенклатурных креслах должны восседать национальные кадры с печатями в руках и родственными связями в верхах. Так и нам спокойней работать. Вы же знаете в нашем деле случается и в огне гореть, и в воде тонуть. За то, что им сойдёт, с меня три шкуры спустят, чтоб другим неповадно было, и, кроме того, - сколько я буду начальствовать, столько кто-то будет под меня копать, чтобы посадить кого-то "своего". Так что, не обидно и не завидно.

...На борт вертолёта поднялись, кроме трёх членов экипажа, Карева и доктора, ещё замначальника спасательной службы нефтепромысла Геннадий Бычков, участковый милиционер Тофик Мамедов и инспектор пожарного надзора Нурсултан Керженбаев.

Машина поднялась над площадкой и, накренившись вперёд и застыв, на несколько мгновений напомнила быка перед атакой на тореадора, затем вираж над паутиной морских эстакад, и через пару минут начала первый поисковый круг над их юго-восточным ответвлением.

Эрнест со стюардом через открытую дверь к пилотам смотрели вперёд и вниз сквозь обзорные окна и пол кабины. Остальные пассажиры прильнули к иллюминаторам по обе стороны салона. Сверху, с высоты птичьего полёта, 4-5-бальное волнение выглядело довольно безобидно, если бы не знакомые намётанному глазу гребешки волн в виде множества движущихся параллельных белых полосок, исчезающих и возникающих вновь.

Эрнест не совсем понимал, что нужно в этом рейсе милиционеру и пожарному инспектору, но ещё у диспетчера, увидев их имена в полётной ведомости, подумал, что независимо от их собственных целей, лишние две пары глаз не помешают, хотя сам бы довольствовался компанией одного Гены.

Он был хорошо знаком с этим деловитым и весёлым крепышом, бывшим студентом Института физкультуры, недоучившимся по семейным обстоятельствам - после смерти отца надо было зарабатывать на жизнь для семьи с двумя младшими сестрёнками и больной матерью.

Мобильные посты Морского спасательного отряда выставлялись обычно на причалах для пассажирских судов, объектах строительства и ремонта эстакад и отдельных платформ. Эрнест хорошо помнил, как позапрошлым летом Геннадий помог ему вытащить из воды человека, избавив того от прощального "в последний раз ныряю!", а его, Эрнеста - от серьёзных служебных неприятностей.