И было утро... - [122]

А. Бессмертный–Анзимиров, публицист,

Нью–Йорк — Москва

Апостол. (Н.Струве)

Судьба не представила мне возможности лично знать о. Александра. Во время своей поездки за границу он через Францию не проехал, а когда впервые в жизни я должен был посетить Россию и уже оговорены были день и час нашей встречи, как громом разразилась весть о его убийстве.

В Новую Деревню я попал уже после девятого дня, увидел ещё овеянный его теплом рабочий кабинет и утопающий под живыми цветами могильный холм… Но на «воздушных путях», единственно доступных в годы безвременщины, наше общение длилось целых два десятилетия. Носило оно характер надличной переклички между апостольским подвигом о. Александра и той традицией свободного, творческого православия, которым мы в Париже жили и дышали.

О. Александр Мень войдёт — уже вошёл — в историю Русской Церкви второй половины XX века как едва ли не самый яркий, самый плодотворный её апостол. Когда запуганная преследованиями, раздавленная государственным прессом церковь сжалась, притаилась — в который раз! — лишь бы выжить, лишь бы перестоять, о. Александр нашёл возможность, лавируя между Сциллой неделания и Харибдой слишком отважных действий, создать колоссальный просветительный труд, приспособленный к нуждам поневоле невежественной паствы, и прямым словом и примером повернуть ко Христу и церкви сотни, если не тысячи, душ. Сколько их, «меневцев», как я стал их шутливо называть, когда они начали появляться в Париже, обязанных о. Александру своим духовным прозрением?!. Конечно, тайна такого апостольства, напоминающего первые времена христианства — в личном даре, полученном от Бога. Но есть в даре о. Александра и объективные стороны, подвластные анализу и выражению.

Особенность мировоззрения о. Александра заключалась в том, что он с самого начала мыслил православную церковь во вселенском измерении не как религию одного народа, сформировавшую его душу, его историю, а как Благую Весть о спасении всего мира. В этом он был верным последователем Владимира Соловьева, и в этом он един с церковным опытом русской эмиграции. Оказавшись выкинутой за пределы исторического пространства и времени, лучшая часть религиозно мыслящей эмиграции не соблазнилась бесплодной апокалиптикой — уходом из истории, — а воспользовалась небывалой свободой от груза наносных, вторичных традиций государства, социологии, чтобы выработать и явить миру творческий, открытый, исконный лик православия.

Достойно удивления и восхищения, что в совершенно других условиях, крайне к тому же неблагоприятных, о. Александр Мень пошёл тем же путём. В этом ему помогла двойная особенность его христианства, полученного от матери, первой обращённой в еврейской семье через оптинскую традицию и катакомбных исповедников веры.

О. Александр мыслил православие во вселенских категориях, а не в узкоэтнических, будь то славянские или греческие. Как апостол Павел, он болел за отступничество от Христа соплеменного еврейского народа, как Вл. Соловьев, не мирился с разъединением христиан, столь близких по вере в божественность Иисуса Христа, и тем более прискорбным, потому что христианство к концу XX века — всего лишь остров, омываемый, если не размываемый чуждым, если не враждебным ему океаном.

Мыслить православие во вселенском масштабе куда труднее, чем отгородиться в чувстве горделивой правоты избранных. Быть может, в некоторых высказываниях иной раз о. Александр и переступал грань догматически дозволенного. Но даже если были такие, — как живительны они рядом со всевозможными затверждениями, испугами, запретами, которые искажают христианство, так как грешат против основной его заповеди — любви.

О. Александр запечатлел свой апостольский подвиг мученической кончиной в новое, переходное время, когда, судя по всему, разрушительные силы голого отрицания соединились с неизжитыми тёмными силами узости, фанатизма, озлобления. По вещему слову Осипа Мандельштама, жизнь человека располагается вокруг последнего её акта — смерти. Смерть о. Александра — его последний акт просвещения. Да просветит она все ещё не рассеявшуюся тьму!

Никита Струве, главный редактор

«Вестника русского христианства»,

директор издательства YMCA–PRESS,

Париж, в день Преображения, 1991

Удар по церкви. (Г. Папроцки)

В воскресенье 9 сентября 1990 года отец Александр Мень ранним утром шёл к железнодорожной станции Семхоз, чтобы доехать до Новой Деревни. В этом селе, расположенном вблизи подмосковного города Пушкино, находится церковь Сретения, в которой отец Александр служил много лет. Дорогу из дома к станции он в своей жизни проходил много раз. Но 9 сентября на этой именно дороге ждал убийца. С топором.

Невольно на память приходят слова Христа: «Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня. Каждый день бывал Я с вами в храме и учил; и вы не брали Меня» (Мк. 14,48–49).

Смерть всегда нечто большее, чем только смерть. Тем более смерть священника, смерть мученическая, смерть насильственная. Удар топором был очень целенаправленным — уничтожить человека, который всю свою жизнь отдал делу обращения людей в христианство. Одновременно это был удар по Церкви.