И белые, и черные бегуны, или Когда оттают мамонты - [53]

– Вы хотите сказать, что я сейчас подвластен смерти, настроен на неё? Но это не так!

– На данный момент вы выполнили свою задачу – подкинули мне идею о фужере с кровью. Направили меня по новой дороге – на поиски противоядия от всего, что я увидела здесь, в резиденции Викентия, в чём сама принимала участие. Теперь моя очередь отплатить вам добром.

– Не подкинул, а сообщил.

– Ах да, рассказал. Но кто-то, кто стоял за границами разума, и подвёл вас к этому решению. Оно, я знаю, пришло к вам на родине. До прихода сюда вы не были до конца уверены в нём. И разум так распорядился энергией, что свёл нас. Я поведала вам о тайнах здешних застенок и нравов Рублёвки – вы помогли мне найти новый путь к совершенству. Мы квиты. Я должна покинуть вас. Берегите сосуд кармы, Гулидов! А теперь главное: я имею отношение к вашему прошлому, поэтому ночью чистила некоторые файлы из него. Посмотрим, что получилось. У нас для этого будет ещё одна встреча.

– Пока, кажется, вы одна поняли весь ужас возможной катастрофы, толчком к которой могут послужить события ближайших дней. Если зло с помощью банкиров прорвётся и захватит власть, то это будет первой за последние годы удачной попыткой вернуть в общество царство теней, – не без сожаления проронил Гулидов. – Жаль, что и этот эксперимент решили осуществить в России.

– Не знаю, что именно творится в вашем воспалённом мозгу, но одно могу сказать точно: только вы, Гулидов, способны теперь разрушить возведённую семибанкирщиной цитадель зла. Идите смело, не оглядывайтесь!

За дверью послышались чьи-то тяжёлые шаги. Было слышно, как кто-то шумно возится с замком. Наконец обитая железом дверь распахнулась.

– Гулидов! На выход! – крикнул заспанный охранник в чёрном камуфляже.

Гулидов оглянулся на свою ночную собеседницу. Она сидела на коленях всё такая же – с распущенными волосами, сухая, строгая и притягательная.

– Храни себя… сам, – прошептала она.

Гулидов кивнул ей в ответ и молча вышел.

– Пшёл! Прямо и направо! – скомандовал охранник и толкнул его в спину.

«Один, и руки не связывают, значит, уверены, что не сбегу», – отметил про себя пленник.

По знакомой аллее они пришли к гостевому дому. Зашли через чёрный вход. Гулидова впустили в маленькую комнатку в одно окно с решёткой, обитую оцинкованными железными листами, в которой из мебели стояли два венских стула. На стене висела большая географическая карта, по-видимому что-то прикрывавшая.

Спиной к двери сидел человек. Он не спешил оборачиваться. Вероятно, придавал такой своей позе особую значимость.

– Допрыгался! Я же предупреждал, что добром твоё краснопёрство не кончится. Что и следовало доказать! – не здороваясь, начал разговор с упрёка полковник Податев.

– А-а-а… Господин-товарищ барин! Давненько не виделись. «Храню я к людям на безлюдье неразделённую любовь», – процитировал он строчку из любимого Блока. – Послушай, терпеть не могу людей, которые долдонят эти идиомы: «я же предупреждал», «я же говорил»… Как моя бывшая, ей-богу! Перестань, ты же в фаворе! Чего надо?

– А ты, я вижу, уже в тираже. Откуда про список узнал и где его прячешь? Скажешь, живым отсюда уползёшь.

– А не скажу?

– Значит, точно – что-то пронюхал! Легко колешься, Гулидов. Ну-ну, дальше давай.

– Давалка сдохла.

– Ну, это как раз самое лёгкое! Есть у меня заплечных дел мастер. Он и за лекаря, и за пекаря. Соловьём запоёшь! А я по наивности думал, что договоримся…

Полковник засунул руку за карту, на что-то нажал и прокричал:

– Предыбайло! Ко мне!

Через пару минут в комнату ввалился Предыбайло – гремучая помесь бывшего боксёра, а ныне депутата Валуева с железным Арни. От бывшего губернатора Калифорнии Коробкинскому лицу досталась нижняя тяжёлая челюсть Шварценеггера, а широкий нос и неандертальская форма черепа, внешняя угрюмость – от спортсмена с берегов Невы. Предыбайло сразу понял, чего требует от него начальник, оскалил пляшущие в разные стороны зубы и с размаха ткнул Гулидова большим пальцем правой руки в грудную клетку.

– Ты что, идиот, натворил? Я же приказал напугать, а не убивать! Если сдохнет этот малохольный, я с тебя три шкуры сдеру! – голос ДТП, распекающий подручного, доносился откуда-то сверху.

– Я чё? Я ничё. Токмо пальцем тронул, а он бряк – и головой о стену, – прогремела иерихонская труба в ответ.

– Чё-ничё… Пещерный человек! Сколько лет у меня, а головой соображать не научился. Тащи его на конюшню! Запри и жрать не давай. Потом приведёшь, позову!

Гулидов почувствовал, как его схватили за ногу и с силой многотонного тягача потащили к выходу.

– Аккуратнее! Он мне живым нужен. Голову не доконай. Тушку подними, так и неси!

– Бу сделано, гашпадин Радькин!

– Заткнись, Квазимодо! Сколько раз я тебе говорил не называть меня так?!

– Усё понял, начальник! Усё понял. Больше такое не повторится. Удаляюсь.

– Пошёл прочь с глаз моих! За этого чудилу головой отвечаешь!

Предыбайло, осторожно ступая, занёс одеревеневшее тело Гулидова в камеру на конюшне, бережно уложил его на скамью лицом вниз, нагрёб с пола охапку соломы, накрыл её тряпкой, изобразив что-то наподобие подушки.

«Радькин. Радькин. Где-то я встречал эту фамилию. Не могу вспомнить… Башка раскалывается, а в грудную клетку словно гвоздь вбили», – еле слышно бормотал Гулидов.