И белые, и черные бегуны, или Когда оттают мамонты - [46]

– Привет, Гулидов! Какой же ты засранец – я уже битый час здесь околачиваюсь! Раньше ты такого себе не позволял, – не разделила его игривого настроения Стеллка.

– Но ведь, отметим, и ты, дорогая, как мне известно, не позволяла себе ранее муженька своего достопочтимого заказывать! – парировал он.

– Я и сейчас не хочу выводить его на чистую воду! А делаю только ради своего, возможно, и твоего будущего. Если, конечно, будешь себя хорошо вести. Хотя… хотя ты, Гулидов, не заслуживаешь барской милости.

– Ты что, передумала? – пришёл его черёд напрячься.

– А как ты думаешь? Нашёл простушку, подпоил меня вчера и сразу в постель тянешь!

– Ты что себе понапридумывала, дура? – не сдержался Гулидов. – На хрена мне твои потрёпанные сиськи, когда столько молодух вокруг? Помочь я тебе хочу, голуба моя, по старой памяти…

– Слушай, помощничек! Я не верю ни единому твоему слову! – Стеллка решительным взмахом руки отбросила упавшую на глаза прядь и смотрела на бывшего любовника твёрдым, злым взглядом хищницы, знающей, как добыть себе пищу на водопое в сезон засухи. – Я не знаю, зачем тебе понадобился Рвачёв, но чётко понимаю, что ты не стал бы из-за ерунды совать свою голову в пекло дьяволу. Это страшный человек! Не чета тебе! Мне нужно только фото с его новой пассией. И всё! О́кей? Я умываю руки. Ты передаёшь мне исходник – негатив, карту памяти, что угодно, – и мы разбежались в разные стороны. У меня и другой материальчик на него заготовлен. Дальше действовать будут мои адвокаты. Что будешь делать ты, мне глубоко наплевать. Но, как порядочная леди, я понимаю: ты что-то должен получить взамен за свою услугу. А вдруг ты передумаешь, мой ненаглядный мечтатель?! Поэтому я нанимаю тебя. Да-да, ты не ослышался – именно нанимаю! Вот тебе пяток штук баксов. Принесёшь фото – получишь столько же. Не принесёшь – я отдам запись с нашим разговором Рвачёву. Как тебе такой расклад?

– Браво! Вы делаете успехи, миледи! – Гулидов театрально зааплодировал взбешённой подруге.

Немногочисленные посетители галереи с негодованием взирали на нарушителей тишины: то на загорелого мужчину в белой парусиновой шляпе, то на разодетую даму, при всей щекотливости ситуации излучавшую внешнее спокойствие.

Дальше пришлось говорить шёпотом:

– Дожил! Подумать только, моя бывшая любовница нанимает меня же добыть компромат, чтобы развестись с моим же приятелем. Куда катится мир, куда?

Он только теперь понял, какую оплошность совершил, недооценив изощрённость этой искательницы приключений.

«Как быстро она научилась у банкира всем этим поганым штучкам-дрючкам-закорючкам! Хватает на лету, стерва! Теперь это не милая дурнушка из провинции, а львица, нет, пиранья – глупая, холодная пиранья. Сколько же дерьма и поганых мыслишек припрятано ещё в её головушке?» – Он с неподдельным интересом стал разглядывать подругу, будто увидел её впервые.

– Нет, Гулидов, ты обыкновенный болван! Не появлялся столько лет, а тут на тебе – нарисовался. Правильно Рвачёв меня предупреждал не слушать твоих россказней и гремучих фантазий. Как в воду глядел, басурман! Что напрягся? Не ожидал от глупой девки такой прыти? Всё думаешь на лихом коне объехать и раскрасивые словеса в виде макаронных изделий мне снова на уши повесить? Ан нет! Была дура, да вся вышла. Кстати, тебе надо спасибо сказать за науку, как обращаться с такими козлами.

– Ну-ну, полегче, дорогуша. А вот за добрые слова благодарствуйте. Наш нижайший поклон вам с кисточкой.

– Ладно, хватит трепаться, а то мне ещё в салон к Кристинке надо успеть. Подобьём, так сказать, дебет с кредитом. Ты расслабься, Гулидов, чего насупился? Оно, конечно, понятно, не привык ты таких пенделей от баб получать, тем более от бывших своих полюбовниц, но уж так оно само собой случилось. Не виновата я, сам пришёл! – Тут Стеллка рассмеялась своим заливистым звонким смехом, по привычке положив правую руку себе на грудь, будто кнопка «вкл./выкл.» от него находилась у неё именно в этом притягательном месте. – По цене, думаю, мы договорились? О́кей? По глазам твоим вижу – договорились! Когда ещё Гулидов от халявы отказывался?! Поразмыслила я вчера над суетой, что ты развёл вокруг нашего дела, и решила напарником тебя обрадовать. Да не абы каким, а со звучным именем Вальдемар! Ну, ты его знаешь – он обслуживал нас в ресторане, шатенистый такой. Гарный хлопчик. Ты ещё внимание на него обратил. Помнишь?

– Официант?

– Официант. А что? Ты меньше чем на полковника ФСБ не рассчитываешь?

– Так он же того… ну… этого…

– Педик, хочешь сказать?

– Ага!

– Он хоть и педик, но мне человек верный, не чета тебе.

– Вон оно как… А я то, олух, никак в голову не мог взять, отчего же ты, краля, на эту бледно-голубую особь вчера запала? Ларчик, как всегда, просто открывался.

– Ну, разыграла тебя по старой памяти, прости. О́кей? Зато какая мизансцена эффектная получилась, Станиславский и тот воскликнул бы: «Верю, Стеллочка! Верю!» Ты, Гулидов, видел бы себя вчера со стороны – смешной, нелепый, а важный какой! И губки, как прежде, надуваешь, когда непонятки случаются, и сопишь громко. Ничего не меняется!

Гулидов только теперь понял, какой именно спектакль вчера разыграла перед ним Стеллка: «Вот бисова дивчина! Конечно, физиономия у него вчера была, что у мартовского кота перед шеренгой готовых к прелюбодействию кошечек. А сегодня одна из них возьми да отхлещи его по сытой усатой морде! Не зря она костюмчик в леопардовую расцветку одела. Поделом, поделом тебе, старина, слабину дал! Расслабился. Увидел колыхающуюся бабью грудь – и башку снесло. Непорядок. Ой, непорядок. Надо как-то из этой ситуёвины выруливать».