И ад следовал за ним: Выстрел - [29]

Я достал из пиджака ручку и блокнот и вырвал листок.

— Диктуйте, пожалуйста, я готов.

— Хотелось бы кровью…

(Удивительно, что в подкрепление этой просьбы из-за ширмы не высунулось огромное плотоядное жало Змея-Горыныча.) Все это напоминало бред, однако лишь на первый взгляд. Разве мое освобождение, метания по Лондону, поездка в шекспировские места и знакомство с герром Андреа выглядели бредовыми?

— Вы тонко шутите, но ведь я не Фауст, а вы не Мефистофель, — ни вида, ни запаха крови я не переносил. Даже разбитый нос вгонял меня в транс, из которого я с трудом выкарабкивался.

— Откуда вы знаете? Может, вы и есть тот самый Мефистофель, правда, по странной причине осознающий себя Фаустом. В ящике столика лежит бритва и гусиное перо. Надрежьте палец.

Я открыл ящичек и выложил оба предмета на стол.

— Вырвите еще листочек, капайте на него, пусть это будет кустарная чернильница, — указания следовали четко, словно мастер Андреа штамповал расписки кровью каждый день. Вся эта чертовщина не столько напугала меня, сколько неимоверно удивила. Я быстро резанул лезвием по пальцу, и очень удачно, ибо на бумаге сразу образовалась большая капля. Я макнул в нее перо и, преодолевая полуобморочное состояние от вида крови, приготовился слушать.

— «Я, Алекс Уилки, — начал он медленно, — настоящим свидетельствую, что буду помогать герру Иоганну Валентину Андреа. Подпись». Вот и все. Если расписывать, то у вас не хватит крови. Большое спасибо. Успешного вам путешествия!

Я встал, направился к двери, но сделал вид, что споткнулся, потерял равновесие и схватился за ширму — она приотворилась, и я увидел лишь кожаный пуф, на котором блаженствовала карманная собачка (впопыхах я не разглядел породы), она обрадовалась моему появлению и призывно завертела хвостиком. Никаких магистров, никаких Андреа в пейсах! (Если только он срочно не превратился в собачку, такие трюки любил проделывать фон Мефистофель — о, эта расписка кровью!)

— Я ожидал от вас очередного экспромта и потому принял меры, — раздалось уже откуда-то сверху — Это некрасиво, я с вами — с открытой душой, а вы… Впрочем, у меня еще один вопрос: вы не боитесь возвращаться на родину?

— А собственно, чего мне опасаться? Я честно исполнял свой долг и с радостью увижусь со своими родными и с коллегами. — Если бы сейчас грянул гимн, я бы не удивился.

— В таком случае желаю вам счастья. Полагайтесь на волю судьбы!

Я закрыл дверь, сердце вырывалось из груди. Ни Артура, ни души, никого. Правда, на столике лежал конверт, который я тут же вскрыл. Рукопись, почерк отца. Значит, это не сон… Впрочем, не нахожусь ли я под гипнотическим воздействием? В любом случае нельзя ни секунды оставаться в этом доме!

Лошадка «рено» стояла на месте, я без особого труда выехал из городка и встал на автостраду, ведущую в Лондон.

Отель «Ambassadors» за истекший всеми немыслимыми дождями период не переместился на небо (от старого еврея Андреа можно было ожидать любой подлости), правда, двери уже закрыли, пришлось дернуть за старомодный шнур звонка, придав физиономии усталость, свойственную бездельникам и гулякам, выдающих себя за вкалывающих тружеников. Швейцар еще витал во снах, но вежливо пропустил меня внутрь. Рукопись отца не давала мне покоя, я достал ее из конверта, впился в первую страницу, зевнул и открыл глаза только рано утром.

Глава восьмая, вдохновляющая на генеалогические подвиги, завязанные на мистике

Лазурь да глина, глина да лазурь,

Чего ж тебе еще? Скорей глаза сощурь,

Как близорукий шах над перстнем бирюзовым…

Осип Мандельштам

«Так он и стоял, опустив голову, в белых полотняных подштанниках[20] (мы постыдились их отобрать, хотя пригодилось бы в нашем хозяйстве), никакого раскаяния, словно он Иисус Христос перед своими мучителями, а не обыкновенный бандит из Козлова.

Для приличия многие из них называли себя эсерами, орали о заслугах в борьбе против царского строя, всячески принижали большевиков, которые якобы отсиживались за границей, где вели партийные дискуссии под кофе с булочками. Но перед простым народом сподручнее было выступать в образах партизан (мол, не со своей властью шел бой, а с французскими или немецкими оккупантами), вот и вождь их Антонов себя так именовал, хотя всего лишь бывший начальник Кирсановской милиции, выскочка, предатель и убийца — вот уж кто пустил крови! Причем хитер, как черт: все свои грехи сваливал на разных уголовников, однажды даже прикончил одного из Караваинской банды, не щадившей население, и написал открытое письмо к народу, указав, где найти труп.

Зрело еще до него, и нас, чоновцев, начальство ориентировало по поводу козней буржуазии и ее подпевал, в том числе и в мировом масштабе. Началось все с мелочей продразверстки: с отказов открыть амбар с зерном, со скандалов и фингалов уполномоченным, обыскивающим избы, с матерщины из-за пустяков, а закончилось целым сражением и созданием Союзов Трудового Крестьянства, призывавших бить псов-коммунистов, то бишь нас.

Вот и еще одного бандюгу взяли и поставили, но порешить не торопились, времени было предостаточно, да и жалко было, хотя и не положено.