Хьюстон, 2015: Мисс Неопределённость - [20]

— Но там и политическая ситуация тоже. Разве не было революции в Киеве?

— Политика — следствие экономики. После развала СССР, потребление нефти на Украине составляло около шестидесяти четырёх миллионов тонн в год, и страна могла считаться цивилизованной. Перед революцией на Майдане — потребляли всего десять миллионов. В шесть раз потребление упало. Уровень сороковых годов прошлого века! Россия оторвала русскоязычный Крым. Все не успевшие в Крым украинцы через двадцать лет научатся пахать землю деревянной сохой и ходить в лаптях. В курсе, что такое лапти?

— Обувь такая. Из берёзовой коры, — сказала переводчица, — отличный сувенир из России.

— Украина — скорее исключение, профессор, — сказал я.

— Исключение? Узбекистан сократил потребление на семьдесят процентов. Румыния в прошлом веке снабжала нефтью всю Европу. Теперь обвал — пятьдесят процентов. Болгария — семьдесят пять! Даже взять Россию. Потребление сократилось почти на сорок процентов — с 250 миллионов тонн до 150.

— Вероятно, эти страны пострадали из-за развала СССР.

— Хорошо, как насчёт Испании? Со времени GFC — ужались на двадцать пять процентов, и всего-то за пять лет! Италия — сорок процентов. Греция — тридцать пять. Если продолжить тренд, к 2030 Европа скатится на современный уровень Филиппин и Индонезии. Я недавно статью про Антарктику прочитал. Вплоть до 2007 года, потребление нефти — нарастало. Вышло более полмиллиона баррелей в год. А в 2013 — сколько?

— Двести тысяч?

— Не угадали! Всего тридцать три тысячи баррелей. Притом, ни газа, ни угля Антарктика не потребляет. Обвал потребления в пятнадцать раз намекает: масштабные исследования Антарктики — кончились. Население планетки теперь двигает совсем другую науку.

— Колонизацию Марса, как Илон Маск мечтает?

— Скорее: что мы будем жрать через десять лет? Вот Правительство России — делает что выгодно «Газпрому». Точнее, Правительство России и верхушка руководства «Газпрома» — одни и те же лица. В нормальных компаниях, если добыча падает и нет возможности выполнить поставки, придётся разорвать сколько-то контрактов и заплатить неустойку. А ежели компания срослась с Правительством, вместо неустойки лучше устроить потребителю форс-мажор. Как в контрактах пишут? Включая, но не ограничиваясь: войной, забастовкой, эмбарго, революцией, гражданским неповиновением, или террористическим актом. Правительство России именно это и делает: от войны в Донбассе до прекращения импорта эстонских шпрот и немецких колбас…

— Вы полагаете, Правительство России устраивает политическую неразбериху в Европе, чтобы скрыть проблемы «Газпрома»?

— Не сомневаюсь. Впрочем, извините, Аластаир, я приехал! — Тихонов коснулся плеча водителя и сказал что-то по-русски. Я разобрал слово «институт» и взглянул на громадное серое здание справа. Пока водитель, включив аварийные огоньки, парковался во втором от тротуара ряду, профессор пожал мне руку.

— А правда, нефть кончится через десяток лет? — спросила переводчица, когда Тихонов захлопнул дверь, отделив роскошный кожаный салон «Мерседеса» от московской слякоти.

— С чего вы взяли, что кончится? Все разговоры: «запасов хватит на двадцать лет», — чепуха для дилетантов, — обнадёжил я. Ясно, отчего Сандра морщилась. Арендованная на день синхронист — явно с чисто-гуманитарным образованием, — И через тысячу лет, люди будут добывать нефть.

— Тогда в чём проблема?

— Проблема: сколько мы сможем добывать в день. Пятьсот лет назад, по всей Европе шумели леса. Их вырубали: требовались дрова и древесный уголь для новой промышленности. Леса не кончились, просто стало мало. В какой-то момент, дров на всех не хватило, и пришлось переходить на каменный уголь. Или вот двести лет назад: били китов и освещали дома китовым жиром. Когда популяция китов рухнула, образовался дефицит. С счастью, научились бурить на нефть и делать керосин. И с нефтью так будет. После определённой точки, добыча становится всё более трудным делом, и на каждого жителя Земли придётся добывать всё меньше.

— Разве нельзя отыскать новые месторождения нефти?

— А разве мы не пытаемся? Много кто ищет, да не все находят, к сожалению. Последние двадцать лет, в среднем, на каждые четыре добытых из земли, человечество нашло всего один баррель. Следующие двадцать лет будет ещё хуже. Один баррель открытой на двадцать добытой.

— А может: геологи плохо ищут?

— Ищут-то хорошо. Компьютеры всё мощнее; мы собираем петабайты информации. Кроме Северного Ледовитого океана и Антарктиды — везде проведены геофизические исследования. Большие месторождения, как Гавар и Сафания в Саудовской Аравии или мексиканский Кантарел, — никак не обнаруживаются.

— А американцы недавно открыли — сланцевую нефть! Вот и профессор говорил. Я по Интернету читала: новую технологию придумали: «гидрофракинг»!

— Разве профессор Тихонов употребил слово «недавно»?

— Вроде нет.

— Он и не мог его употребить. Все месторождения американской так называемой «сланцевой» нефти — были обнаружены в начале двадцатого века. А технологию гидравлического разрыва пласта, «гидрофракинга», как вы его обозвали, запатентовал полковник Робертс аж в 1866 году. Отчего «сланцевую нефть» не добывали столетие назад?