Хюррем, наложница из Московии - [20]

Женщина долго смотрела в глаза своей свекрови, которые видели восемьдесят зим.

– Дорогая моя матушка, – сказала она тихо, – неужели ты что-то видела или что-то слышала, раз хочешь, чтобы я берегла Александру от своего мужа?

– Доченька, отец Мехмед Гирей Хана был благородным человеком. Я тоже. И Айше, которая уехала наложницей к османскому хану Селиму, я тоже воспитала такой. Муж твой из всех женщин видит только тебя, а их всех врагов – только московского князя Василия, который решил, что уже освободился от Золотой Орды.

Эти слова успокоили жену хана.

– Но Александра совершенно не такая, как все, – продолжала пожилая женщина. – Мы обе знаем, что девочка пережила много горя. В таком юном возрасте она видела слишком много страданий. Все, что она пережила, закалило ее волю и охладило ее сердце. Она уже три года здесь. Она успокоилась. Обо всем забыла. Здесь она в надежном месте, после всех страхов, которые пережила. Поставь себя на ее место. Хотела бы ты потерять все то, что сейчас имеешь?

Ай Бала отрицательно покачала головой.

– И она не захочет. Она сделает все, чтобы не потерять, поэтому решится на все.

Пожилая женщина замолчала. Внимательно смотрела она на страх в глазах невестки.

– Ты должна беречь Александру ото всех, Ай Ханым. Даже от себя самой.

На следующий день Гюльдане Султан позвала Тачама Нойона, чтобы сообщить ему радостную весть. Воин по воле матери хана был взят на службу в ханскую конюшню. Конь, которого Александра назвала Другом, а он звал Бураном, как и его хозяин, был тоже доволен новой жизнью. Теперь им не нужно было сражаться за существование. К тому же оба были рядом с Александрой, которую очень любили. Тачам часто видел девочку, и хотя много они не разговаривали, но радовались тому, что у обоих все наладилось. Теперь Александра ездила на лошади так же хорошо, как татарки. Казалось, что между ней и Нойоном было молчаливое соглашение. Ни один, ни другой ни словом не вспоминали прошлое. Ни ту ночь, когда Александру похитили, ни то, что произошло с остальными разбойниками, ни то, как девочка вытаскивала стрелу и прижигала рану Нойону, ни то, как она спасла ему жизнь.

Что касается того прошлого, они долго жили тогда в пещере. Нойон смог встать на ноги только через десять дней. Они утоляли голод лишь вяленым мясом, хранившимся в седельной сумке. Первые дни Тачам подолгу жевал кусочки мяса, которые давала ему Александра. Он сказал Александре делать то же самое:

– Жуй подольше. Так притупляется чувство голода.

Александре сначала не хотелось есть твердое, как кремень, мясо. Однако делать было нечего, и она с трудом пыталась его проглотить. Воду они получали, растопив на костре снег.

Однажды она проснулась утром и, не увидев Тачама с Другом, испугалась. Неужели он бросил ее на смерть? Разве он мог так с ней поступить? «Почему бы и нет, – подумала она. – Безбожный разбойник способен на все. Надо было сломать стрелу у него в ране».

Но, оказалось, она напрасно испугалась – Тачам вернулся в пещеру с добычей. Они устроили пир. Александра, облизывая пальцы, в тот день впервые засмеялась. Потом она заметила, что разбойник внимательно смотрит на нее, и спросила:

– Что такое, почему ты так смотришь на меня?

– Я смотрю, как ты смеешься. Тебе очень идет смех. Желаю тебе, чтобы ты всегда смеялась.

На следующий день они отправились в дорогу. Стояла холодная, но солнечная погода. Ближе к вечеру они добрались до постоялого двора – хана. Ханщик был пузатым и лысым. Злые мысли, блестевшие в его глазах, заметила даже Александра. Той ночью ничего не произошло. Кровать была грязной, но Александре она показалась такой уютной, что, как только она положила голову на подушку, цвет которой от грязи и жира определить было невозможно, провалилась в глубокий сон. Утром воин с девочкой насытились брынзой и черствым хлебом, который лениво принесла жена ханщика. Разделили на двоих миску буйволиного молока.

Пришел ханщик и уселся рядом с Тачамом. Он то и дело бросал на девочку сальные, назойливые взгляды.

– Скажи мне, мой воин, где ты подобрал эту сопливую девчонку?

В ответ раздалось ворчание: «Не твое дело».

– Не сердись, мой воин. Она ведь уж точно тебе в тягость. Хочешь, продай ее мне. А сам ступай своей дорогой.

– Она не продается.

– Я тебе дам за нее целых три акче.

– Она не продается.

Ханщик повернулся к жене и спросил:

– Что скажешь, женщина? Дать мне пять акче за эту тощую девчонку?

Некрасивая жена ханщика надула губы:

– А мне-то что? Если денег у тебя много, а ума ни на грош, то и сам все знаешь. Если найдешь на базаре другого дурня, чтобы перепродать ее, то я вмешиваться не буду.

Ханщик потянулся к кошелю, висевшему у него на поясе. Развязав веревку, он запустил туда пальцы:

– Скажи мне, любезный, что делать девочке рядом с доблестным воином, который живет тем, что пошлет дорога? Лучше я помогу этому воину. Вот увидишь, мне воздастся за мою доброту.

Ханщик бесстыдно рассмеялся.

Он положил перед Нойоном на стол пять акче и попытался придвинуть их к Нойону, но Тачам тут же схватил его за волосатую руку. Оттолкнув ее, воин снова проворчал: «Я же сказал, она не продается».