Хвост судьбы - [46]

Так уж распорядилась судьба, что ни у Фёдора Степановича, ни у Петра Петровича не было семьи. Всю свою любовь, силы и время они отдавали театру, ставшему для них даже не вторым, а первым домом. Здесь они начинали свою карьеру простыми статистами и практически одновременно дослужились до звания заслуженных артистов РФ. Грузный, громогласный Фёдор Степанович, кутила и весельчак, которого за глаза называли Барином, был душой компании. Пётр Петрович, наоборот, небольшого роста, подвижный, острый на язык – не каждому было приятно оказаться героем его беспощадных эпиграмм. Друзья играли в одних спектаклях. Если коронными ролями Светлоярского были Ноздрёв, Городничий и Фамусов, то Котович-Пальченко блистал в ролях Чичикова, Хлестакова и Молчалина. Постоянно находясь рядом на работе, отдыхать они старались тоже вместе. Идея завести собак пришла к ним почти одновременно, и, взяв из одного помёта щенков русского спаниеля, ни Фёдор Степанович, ни Пётр Петрович долго не раздумывали, как их назвать, – естественно, эти очаровательные и любимые существа должны были олицетворять смысл жизни своих хозяев, всё самое дорогое и уважаемое. Вот так и «родились» на свет Константин Сергеевич, принадлежавший Светлоярскому, и Владимир Иванович, «вошедший в семью» Котовича-Пальченко.

Псы росли буквально за кулисами. Из уважения к их хозяевам, «ветеранам сцены», дирекция закрывала глаза на двух шатающихся по театру и путающихся под ногами спаниелей. Их полюбили буквально все – от старика гардеробщика Степана до главного режиссёра Вениамина Платоновича Петухова. Правда, и собаки вели себя всегда вполне прилично: во время спектакля они тихо сидели за кулисами, смотрели на игру хозяев и даже, казалось, имели собственные театральные пристрастия. Если бы кто-нибудь был способен понимать язык собак, то, скорее всего, стал бы свидетелем следующего диалога:

– Нет, не тот нынче театр! – вздыхал, зевая, Константин Сергеевич. – Ну что сегодня опять дают? «Кота в сапогах», эту пошловатую пьесу, наглядно демонстрирующую, как низко пал вкус современной публики. На что только тратит свои силы и свой великий талант мой Фёдор Степанович?

– И не говорите, голубчик! – соглашался Владимир Иванович, устраиваясь поудобнее и кладя голову на передние лапы. – Я вот вообще современные пьесы не люблю. «Кошка на раскалённой крыше»! Теннесси Уильямс! Всё это – тлетворное влияние Запада. У нас что, русских спаниелей, то есть я хотел сказать, драматургов не хватает? То ли дело старый добрый Островский с его гениальной пьесой «Не всё коту масленица»!

Нелюбовь обоих «театралов» к кошачьему племени коренилась не столько в их собачьей природе, сколько в твёрдом знании одного нерушимого «закона кулис» – спектакль способна сорвать только кошка, вышедшая на сцену во время представления. Но ни Константин Сергеевич, ни Владимир Иванович на этот счёт абсолютно не опасались и были совершенно уверены в том, что уж в их-то «храме искусства» никаких кошек нет и быть не может. В этом они фатально заблуждались.

Кошка, вернее, кот в театре жил. Правда, обитал он не за кулисами, а в буфете. И принадлежал буфетчице тёте Вале. Зная об этом, Фёдор Степанович и Пётр Петрович в своё время позаботились о том, чтобы не нервировать буфетчицу и не допускать своих питомцев в её епархию. Сам же кот пределов буфета старался без надобности не покидать: его «и здесь неплохо кормили»! Этот котяра был весьма колоритной личностью. Звали его Матрас. Во-первых, из-за полосатого, как у подавляющего большинства этих необходимых спальных принадлежностей, окраса. А во-вторых, больше всего на свете он любил поесть, то есть, по выражению гардеробщика Степана, «набить матрас». «Набивал» его кот с завидной регулярностью, и, благодаря щедрости тёти Вали, стал настолько толстым, что издалека напоминал пуфик с длинным хвостом. Предпочитал целыми днями спать в углу барной стойки и никаких мышей, естественно, не ловил, да и вообще вряд ли знал, кто такие мыши. Дремучесть Матраса не имела пределов.

Если бы только «тонкие интеллектуалы» Константин Сергеевич и Владимир Иванович знали, что их сосед не в состоянии даже отличить чихуахуа от Чио-Чио-Сан! Более того, Матрасу было «по барабану», кто такие и чихуахуа, и Чио-Чио-Сан. А вот что такое барабан, Матрас всё-таки догадывался: штатный театральный барабанщик Геннадий часто заходил в буфет. Правда, познания кота в классической музыке этим и ограничивались. Таким образом, спаниели и кот пребывали, в буквальном смысле слова, в параллельных мирах – высоком духовном и низком материальном – в «мире кулис» и в «мире буфета».

Так и жили бы они себе спокойно, не подозревая о существовании друг друга, если бы однажды в областной Театр драмы и комедии имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко не нагрянуло Высокое Начальство из Москвы. Такого практически президентского визита здесь не помнили очень давно. По случаю знаменательного события дирекцией было решено представить один из лучших спектаклей текущего сезона – булгаковское «Собачье сердце», со Светлоярским в роли профессора Преображенского и Котовичем-Пальченко в роли Шарикова. А тёте Вале строго-настрого приказано временно убрать из буфета Матраса: Высокому Начальству совершенно необязательно лицезреть дрыхнущего на барной стойке толстенного кота в непосредственной близости от бутербродов с красной рыбой.