Хвала и слава. Том 1 - [8]

— Вот-вот. Это совершенно иной мир.

Волей-неволей Казимеж должен был что-то ответить.

— Конечно. Иногда я чувствую себя очень странно среди этих людей. Они говорят такие вещи, с которыми я никак не могу согласиться.

Эдгар засмеялся.

— Только не Юзек. Он говорит то, что согласовано с вами.

Эти слова задели Спыхалу.

— О, вовсе нет. Сейчас он повторяет ваши слова…

— И это, по-вашему, очень плохо?

— Нет. Но я предпочел бы, чтобы Юзек не повторял ни ваших, ни моих слов, а хоть немного думал самостоятельно.

Эдгар повернулся на бок, подставляя солнцу свою уже загоревшую спину.

— Не беспокойтесь, это придет в свое время. Юзек совсем еще мальчик. Вы считаете его очень способным?

— Конечно, — на этот раз живо ответил Казимеж, — ведь ему очень мало приходится заниматься польским языком, только со мной во время каникул… И я нахожу, что он делает большие успехи. Нет, это вполне интеллигентный мальчик…

— Вот именно, — сказал Эдгар, — я это и имел в виду. И если он так интеллигентен, как вы говорите… а я сам того же мнения… то не надо опасаться общества Володи. Юзек справится с подобными влияниями. И с любыми другими, — многозначительно добавил он.

Спыхала был взбешен, что Эдгар до такой степени разгадал его мысли.

— Впрочем, он пока еще целиком очарован вами, — продолжал Эдгар. — Мы с мамой часто улыбаемся, слушая, как Юзек невольно подражает вашей манере говорить. Ему передалась ваша галицийская интонация…

Спыхала ничего не ответил.

Солнце уже садилось, но зной все усиливался, в воздухе парило. Эдгар лениво курил. Из-под прикрытых век Спыхала видел его резко очерченный профиль, немного напоминающий профиль Шопена, и странную восточную шапочку, которую Эдгар имел обыкновение носить.

Приподнявшись на локте, Эдгар смотрел на гладкие большие волны зеленого моря. Сказал, словно обращаясь к самому себе:

— Наверно, очень приятно подчинить своей воле другого человека и убеждаться, насколько он зависит от тебя. Это первые услады власти. Все, что ты считаешь красивым, кажется красивым и ему… Он думает твоими мыслями, чувствует твоими чувствами… Зато как неприятно потом, когда эта власть ускользает из рук.

Жара окончательно разморила Спыхалу. Он с трудом заставил себя встать, сбросил куртку, рубашку. Раздеваясь, недружелюбно спросил Эдгара:

— Все это вы говорите обо мне и Юзеке?

Эдгар мгновение собирался с мыслями.

— О вас? О Юзеке? Да нет же. Это я вообще говорю.

— Отношения между людьми складываются иначе, чем вам кажется, — сказал Спыхала, садясь на песок. — Вы артист… У вас нет практического знания жизни…

— В самом деле? У вас такое представление об артистах? — не без иронии спросил Эдгар. — Ну, надеюсь, что здесь оно у вас изменится. Когда приедет моя сестра… Это очень большая певица и очень простая женщина…

— Не знаю, много ли пользы для Юзека от этого общения с артистами. В жизни это ему вряд ли пригодится.

— Разве можно знать заранее? — с какой-то печалью в голосе спросил Эдгар. — Что такое Юзек? Мальчик, каких много. Очень, правда, милый и даже, может, интеллигентный, но при этом совершенно заурядный… Будет себе хозяйствовать в своих Молинцах, бегать за девушками, вот и все. А может быть, и не все. Заранее нельзя предвидеть, как сложится судьба человека. Ведь это зависит от очень многого. История отдельных людей подобна истории целых стран…

Спыхала пожал плечами.

— Что-то предвидеть всегда можно и даже необходимо.

— Я говорю о другом, — продолжал свою мысль Эдгар. — Какими путями люди добиваются власти над другими людьми?

Каким образом можно навязать свою индивидуальность другому? Вот чего я не понимаю.

Не понимал и Спыхала. Он просто не понимал, о чем говорит Эдгар. Только чувствовал, что в этих словах таится какой-то скрытый смысл, нечто такое, что волновало композитора. И опасался, не борьба ли это за Юзека.

— Я никогда не старался, чтобы Юзек подражал мне, — сказал наконец Спыхала. — Это приходит, поверьте, само собой.

Такая интерпретация его слов вызвала у Эдгара усмешку.

— Ох, а ко мне вот ничего не приходит само собой. Очень трудно добывать все из самого себя. У меня нет никакой почвы.

Это очень мучительно.

Спыхала с удивлением взглянул на Эдгара. «Что значит это «все»?» — подумал он.

Эдгар будто угадал мысли Спыхалы и улыбнулся — обезоруживающе, как он это умел.

— Мое искусство… — начал он смущенно и не докончил.

«Так вот что его занимает…» — Спыхала иронически посмотрел на сконфуженное лицо композитора.

— Искусство в истории человечества играет весьма незначительную роль, — сказал он.

— Гораздо важнее войны и покорения народов, так, по-вашему? — спросил Эдгар, и смущение исчезло с его дружелюбно улыбающегося лица. — Вы, кажется, хотели бы стать грозным владыкой, пан Казимеж? — помолчав, добавил он.

Спыхала саркастически рассмеялся.

— Еще бы! Я жалкий репетитор из Галиции^{2}, которого в украинском поместье даже не всегда представляют гостям. Сын железнодорожника, recte[2], железнодорожного рабочего…

— Ну, это уже из романов, пан Спыхала, — возмутился Шиллер, — я уверен, что вас представляют гостям. Это только ваше болезненное самолюбие.

— У Ройских — может быть, но у их соседей Мышинских — не уверен. Графы…