Хвала и слава. Книга третья - [35]

— Не пей, — сказала она.

— Почему?

— Увидишь.

Потом были поданы запеченные в маленьких глиняных горшочках почки. Очень вкусные, хотя и не хватало в них красного перца. Зато майораном пахло на всю комнату.

Занятые едой, гости разговаривали мало. Теперь Анджей мог спокойно рассмотреть присутствующих. Только вот стеснял взгляд Антония, время от времени останавливавшийся на нем. Этот серьезный и проницательный взгляд больше всего убедил Анджея, что брат очень изменился.

Нетрудно было догадаться, что трое из молодых людей находятся в подчинении Скшетуского. Впрочем, один из них, одетый весьма небрежно, в простой военной одежде, помятой и в пятнах, не был похож на подчиненного. Он был горбат, правое плечо заметно выступало под парусиновой курткой, а голова казалась втянутой в плечи. Зато лицо у него было такое, что Анджей подумал: «Будь я немцем и попадись он мне на улице, застрелил бы на месте». Горбатый ел мало, не принимал участия в разговоре и много пил.

Руководство застольной беседой взял на себя хозяин, пан Тарговский. Заметно было, что он старался придать разговорам за столом как можно более незначительный характер. Вначале сам он беседовал с управляющим, паном Заорским, о хозяйственных делах, об уборке картофеля и свеклы. Пан Тарговский произносил длинные монологи, а пан Заорский, краснея, неизменно отвечал либо: «Правильно, правильно», либо: «Правильно вы это сказали, пан помещик».

Пани Тарговская молчала, опустив глаза в тарелку. Минутами казалось, что она едва сдерживает слезы. Впрочем, она стремилась скрыть тревогу и с безупречной вежливостью хозяйки старательно угощала сидящих рядом с ней юношей. Молодых людей не надо было уговаривать. Они ели за троих и даже за четверых, попросили по второй порции пришедшихся им по вкусу рубцов в мисочках. Запасы, приготовленные для этого пира, были, по-видимому, неистощимы.

Собравшиеся нисколько не были похожи на званых гостей. Молокососы, сидящие за столом, никак не могли сойти за «соседей» помещика, разве что были соседями особого рода — попросту говоря, из лясу. Они держались непринужденно, чувствовали себя у Тарговских как дома. И Кристина обращалась к ним как к товарищам.

Только один из этих «соседей» выглядел немного посолиднее, но у Анджея он вызывал чувство антипатии. Красивым голосом он изрекал такие страшные банальности, что просто с души воротило. Этот тип вел себя так, будто имел какие-то особые права на Кристину, и обращался к ней настолько фамильярно, что госпожа Тарговская несколько раз взглянула на него, и в ее больших черных глазах мелькнуло беспокойство.

Видно было, что все говорят совсем не о том, о чем думают, и это создавало какую-то напряженность. К тому же обед тянулся без конца. После рубцов появился бульон, к нему пирожки, начиненные мозгами, потом рыба, потом жаркое. Пышность обеда была просто неприличной. Наконец Анджей отложил вилку.

Он все еще был под впечатлением ночного разговора на пароходе. Этот разговор жил в нем, в ушах звенели слова собеседника и его собственные, словно воздух вокруг был ими наполнен. Проблемы и события, о которых они говорили, были, конечно, чужды и недоступны обществу, собравшемуся здесь. Если бы он сейчас вздумал заговорить, убеждать их или призывать к чему-то, то, наверно, встретил бы молчание или удивление.

Осенний пейзаж за окнами уже окутывался тонкой мглою. Эта мгла окончательно парализовала его. Бороться с этим оцепенением было бесполезно, Анджей знал это.

И эта столовая, эта усадьба вдруг показались ему — однако много же он выпил! — кораблем, качающимся на волнах седого тумана и плывущим неизвестно куда. Только не на Цитеру [10], это уж наверняка, несмотря на жаркую красоту Марыси, которая придвигалась к нему все ближе.

Такие вот пиры происходили в этой стране всегда. Так же пировала шляхта, собравшаяся вокруг Любомирского во время мятежа, так пировали и в Гродне, и у Чарторысских в Варшаве во время восстания. «И Пулавы отсюда недалеко», — вспомнилось Анджею.

Он уже не сомневался, что здесь собрались две группы, представляющие две разные организации, чтобы договориться по каким-то очень важным вопросам. И так же ясно было Анджею, что Антек у них играет роль связующего звена. Скшетуский обращался к нему со сдержанной сердечностью. Обсуждали, не стесняясь присутствием посторонних и слуг, предстоящую поездку Антека до лясу. Оказалось, что Антоний преподает «лесным братьям» польскую литературу. Разговор за столом принимал все более свободный характер.

— Что же ты им преподаешь? — удивленно спросил Анджей.

— Да так, кое-что. И сам учусь у них — ведь они на все реагируют по-своему и ставят очень принципиальные вопросы.

— Например? — спросила пани Тарговская, поднимая свои влажные глаза на Антония. Видно было, что она почувствовала облегчение, когда начался разговор о «лесных».

— Ну, например, спрашивают, зачем вообще нужна литература.

— Да, вопрос, характерный для образа мышления этих молодцов, — недружелюбно сказал пан Тарговский.

Скшетуский холодно и неприязненно взглянул на него, но ничего не сказал.

— Ну нет, это уже невозможно, — воскликнула Марыся, когда внесли огромное блюдо фруктов. — Кто это будет есть?