Хутор Гилье. Майса Юнс - [46]

Йерген был озабочен — он никак не мог решить, кому поручить все те вещи, с которыми ему предстоит расстаться: ружье, санки, лыжи, токарный станок, инструменты, ветряные и водяные мельницы, которые он мастерил в горах. В конце концов он остановил свой выбор на сестренке — Теа будет хранить до его возвращения все то, что он любил.

Если бы его спросили, кем он хочет стать, он ответил бы: токарем, мельником или кузнецом. Ничто не было ему так чуждо, как всякие науки, но, увы, тут уж ничего не попишешь: Эллада и Лациум, как неумолимая судьба, стерегут его на пути. Йёрген прекрасно понимал, что бесполезно и помышлять о чем-либо другом.

В кармане нового костюма, который ему перешили из старого мундира капитана, в день его отъезда лежала целая пачка тайных посланий. Прежде всего — письмо на четырнадцати страницах, которое Тинка по ночам писала Ингер-Юханне, орошая его слезами. В нем она во всех подробностях рассказывала о зарождении, развитии и безнадежном исходе своей любви к Осу. В память о нем у нее сохранились три вещицы: маленькая брошечка, флакон одеколона, который он ей подарил к рождеству, и письмо с прядью волос, которое написал ей в то утро, когда его так поспешно выставили из дома ее дяди. И хотя она не хочет идти против воли родителей и предпочитает самой быть несчастной, все же она дала обет, от которого не отступится, — никогда не забывать Оса. Она будет думать о нем до конца своих дней.

Второе тайное послание было написано матерью и адресовано тете Алетте. Помимо целого ряда практических предложений, оно содержало просьбу осторожно прощупать настроение Ингер-Юханны, как только капитан Рённов вернется из Парижа. Что-то последнее время мать несколько сбита с толку ее письмами.

Капитан Йегер представить себе не мог, что после отъезда Йёргена дом покажется ему таким пустым. Мальчик на свой лад заполнял день капитана, давал повод к быстрой смене настроений, доставлял столько огорчений и так часто вызывал усиленное сердцебиение и приливы крови, что теперь, когда его не было, жизнь капитана утратила свой основной импульс. Ему больше не за кем было тайно наблюдать, некого контролировать, не на ком упражнять свою наблюдательность и догадливость, некого застигать врасплох. Заниматься он мог теперь только с усидчивой и исполнительной Теа.

Доктор прописал ему настой из корней одуванчиков для очищения крови.

И вот теперь, когда пришла весна — ослепительный свет, сверкающая вода, пятна талого снега и красные от цветущего мха отвесные скалы, — Тинка, вооружившись ножом, невзирая на холод, поспешила в овраг за первыми одуванчиками. Корни были еще совсем маленькие, юные, светло-зеленые, но с каждым днем они становились все крепче.

С чисто военной аккуратностью утром, ровно в семь часов, капитан выпивал положенное количество настоя, а затем выходил на прогулку.

Но нынче, едва он вышел, на него обрушился ледяной, колючий ветер с градом и снегом. Снег ворвался даже в приоткрытую дверь и запорошил часть прихожей. Горы снова надели белые плащи.

Все последние дни он ходил наблюдать, как распахивали луг под новое картофельное поле, но в такую погоду…

— Придется пока прекратить пахоту, Ула, — объявил капитан свое решение. — Похоже, что надо будет снова заняться расчисткой снега.

И капитан побежал дальше — долго на месте не простоишь на таком ветру.

Мокрый снег с невероятной силой бил в окна столовой. Вода затекала в щели, и на подоконниках образовались лужицы — приходилось все время их вытирать и даже разложить по углам тряпки.

Над столом склонились мать и Тинка — при тусклом свете этого пасмурного дня они размеряли вытканную ими за долгие зимние месяцы штуку еще не беленого холста, чтобы разрезать ее на скатерти и салфетки.

Вдруг дверь распахнулась и показалась расплывшаяся фигура капитана. Он был в плаще, но промок до нитки.

— Мне на дороге встретился путник. У него был пакет для тебя, Тинка. Смотри, завернутый в клеенку. Ты догадываешься, от кого это?

Тинка выпустила из рук холст, залилась краской и сделала шаг по направлению к отцу, но тут же отрицательно покачала головой.

— Понимаешь, это был судебный исполнитель; ему велели доставить этот пакет сюда, к нам.

Капитан стоял, разглядывая пакет со всех сторон:

— Да на нем печать фогта! Дай-ка сюда ножницы.

Он так торопился, что забыл даже снять плащ.

— Зонтик! Какой прелестный! Совсем новенький, — сказала Тинка, разглядывая зонтик.

— Ну, гляди-ка, как этот старый черт фогт ради тебя из кожи вон лезет, Тинка!

— А почему на записке написано «выигрыш»? — спросила мать.

— Я выиграла у фогта пари, когда на Новый год обедала с отцом у священника. Я совсем и забыла об этом, — все так же тихо пояснила Тинка.

Она взглянула на родителей, потом снова опустила глаза и молча вышла из комнаты, оставив зонтик на столе.

— Пожалуй, мать, тебе придется пустить этот холст на приданое! — Капитан довольно потирал руки; скинув плащ, он небрежно бросил его на стул. — Как бы ты отнеслась к тому, чтобы фогт стал твоим зятем?

— Ты разве не заметил, Йегер, с каким видом Тинка вышла из комнаты? — Голос матери дрогнул. — Видно, она считает, что слишком мало времени прошло с тех пор, как он похоронил свою жену. Тинка бесконечно добра и покорна нашей воле, но ведь должен же быть какой-то предел нашим требованиям.