Хутор Гилье. Майса Юнс - [33]

После этого я полночи не могла уснуть и все злилась, вспоминая, как Грип сидел, помешивая чай, и болтал о людях, которые легко идут по жизни, элегантно тасуя комплименты и заученные фразы. А потом он сетовал на то, что лестью испортили здоровую натуру, что от нее в конце концов ничего не осталось, что эта особа превратилась в общипанную — да, я это четко расслышала, он так и сказал, — в общипанную гусыню. Как это отвратительно, как бестактно! Я уверена, что он имел в виду меня.

Тетя тоже сказала, когда он ушел, что не будет больше его принимать так интимно, что ей надоело одной выслушивать его разглагольствования, что таких людей, как он, надо держать в узде. Она считает, что карьеры он никогда не сделает, потому что слишком дорожит своими мнениями.

А мне, собственно говоря, жалко, что он больше не будет приходить к нам запросто, потому что, несмотря ни на что, он часто оказывался моим верным союзником против тети».

VI

Три дня тому назад капитан Йегер велел начистить мелом крышку своей старой большой пенковой трубки, но не снял ее со штатива. Затем он перебрал все остальные трубки, вставил, где надо, новые чубуки, всё прочистил и аккуратно разложил на курительном столике. Вызвали кистера, чтобы он привел в порядок старый клавесин, а на лестнице поставили две новенькие, выкрашенные в белый цвет скамейки. Садовую изгородь, которая уже столько лет была во многих местах сломана, починили; новые, белые штакетины, подобно новым вставным зубам, торчали среди старых, серых. Все дорожки в саду подмели и посыпали песком, двор убрали и даже приладили крышку к колодцу, что, по правде говоря, надо было сделать, еще когда дети были маленькими.

Капитана не покидало отличное настроение, он с неутомимостью брался за все, и его громкий голос слышался повсюду.

Время от времени он устраивал себе небольшую передышку и тогда курил на крыльце или в гостиной, у окна, выходившего на проезжую дорогу; несколько раз он спускался к самым воротам и усаживался на каменную ограду; попыхивая трубкой, он затевал разговор с прохожими:

— Ты что, Ларс, отправился в лавку за табаком? Если встретишь по дороге изящную барышню в экипаже, то передай ей привет от капитана из Гилье — это ведь моя дочка, она возвращается домой из столицы.

А если проходила какая-нибудь бедная старуха, то, к ее великому изумлению, капитан кидал ей медную монетку и говорил:

— На, Кари (или «на, Сири»)… Тебе это пригодится. Вместо того чтобы тащиться по дороге с клюкой, подъедешь до следующей почтовой станции.

Удивлению старух и в самом деле не было предела, потому что обычно стоило капитану увидеть нищую старуху, как он обрушивал на нее поток брани. Готовый набор проклятий и те ругательства, которые капитан в порыве вдохновения сам сочинил, когда жил в казарме, переполняли его и должны были хоть время от времени находить себе выход. Местные нищенки давным-давно к этому привыкли и знали, что их ожидает на хуторе Гилье, где, впрочем, им всегда удавалось набить на кухне суму. Ругань капитана, сопровождаемая заливистым лаем Догоняя, звучала для них как отбой, который трубят в военном лагере.

Но в эти дни, когда капитан в радостном волнении расхаживал взад-вперед, ожидая возвращения своей любимицы, он вел себя дома так, как обычно вел себя только среди чужих, благодаря чему и снискал в округе, как и у своих солдат, любовь и славу приветливого и веселого человека. Он снова стал молодым, жизнерадостным и беззаботным Петером Йегером.

После обеда капитан подошел к клавесину и взял аккорд, чтобы проверить, не ослабли ли опять струны. Затем он взял ноту и пропел ее своим густым басом. Вдруг Йёрген, стоявший у окна, воскликнул, что видит движущуюся точку на светлой части проезжей дороги. Вон там, вдалеке, на той стороне озера.

Капитан схватил подзорную трубу и выскочил на крыльцо, потом снова вбежал в дом и занял позицию у открытого окна. Каждый раз, когда из-за поворота вновь появлялась движущаяся точка, он звал мать.

Экипаж двигался медленно. Вороной сам останавливался, как только навстречу попадался прохожий, и долговязому Уле волей-неволей приходилось всем давать объяснения. Молодая дама в дорожном плаще, с зонтиком от солнца, в перчатках, с роскошным, обитым латунью чемоданом — это уже само по себе необычное зрелище. Но то обстоятельство, что эта дама не кто иная, как дочь капитана из Гилье, возвращающаяся домой, превращало эту встречу в сенсацию. И сенсационная новость успела облететь округ еще до того, как экипаж остановился у дома Йегера.

…Перед домом стояли мать, и отец, и Йерген, и Теа, и унтер-офицер Трунберг с портфелем под мышкой. Прислуга толпилась в прихожей. Долговязый Ула был лишен радости помочь молодой хозяйке выйти из экипажа, потому что она спрыгнула прямо с подножки в объятия капитана. Затем она расцеловала мать, прижала к себе сестренку и, схватив Йёргена за чуб, завертела его на ступеньках, чтобы он сразу почувствовал, что она вернулась домой.

Да, это ее зонтик, она, видно, его потеряла. И мать с озабоченным видом взяла зонтик из рук босоногой служанки: подумать только, такой дорогой, красивый зонтик с бахромой и ручкой из слоновой кости Ингер-Юханна бросила, не посмотрев даже куда, и он валялся прямо на земле, где-то между крыльцом и экипажем!