Хутор Гилье. Майса Юнс - [32]

…Губернаторша писала, что ее любимая Ингер-Юханна должна прожить у нее, во всяком случае, еще одну зиму. Им обоим, и ей и губернатору, девушка стала совершенно необходима, они просто не могут себе представить, что у нее есть еще другой дом… «Она внесла в нашу жизнь столько свежести, что ее дядя прямо помолодел. Мой дорогой Ситтов, который, как вы знаете, занимает такой высокий пост и в силу своего обостренного чувства ответственности и своей добросовестности весьма утомлен заботами и всевозможными волнениями, после ночей, проведенных без сна, в непрестанных трудах, остро нуждается в каком-то развлечении и ободрении. Да, мы настолько эгоистичны, — шутила губернаторша, — что хотим предложить вам разделить девочку между нами: пусть летом Ингер-Юханна ездит в гости домой, но зимой она должна возвращаться к нам. Любое другое ваше решение явилось бы для нас жестоким разочарованием.

Впрочем, может быть, мы слишком торопимся ссориться из-за этого яблока раздора, подобно великим державам, которые никак не могли договориться по поводу какого-то прелестного островка в Средиземном море, вдруг исчезнувшего во время этих дипломатических переговоров. Я не могу поручиться, что это дорогое нам существо не обзаведется вскоре собственным домом, таким, на который она может по праву претендовать, имея в виду ее исключительную красоту и обаяние всей ее личности.

Не думаю, что я, поддавшись родственным чувствам, ослеплена и оцениваю ее пристрастно. Во всяком случае, в подтверждение своей оценки я могу сослаться на мнение одного опытного и понимающего человека, а именно — нашего общего друга, капитана Рённова, который на прошлой неделе приехал в эскорте его величества из Стокгольма и который, строго между нами, делает в настоящее время блестящую карьеру. Увидев Ингер-Юханну, он с восхищением заявил, что она настоящая красавица, что у нее благородный облик и что она обладает всем, чтобы произвести впечатление в самых высших кругах, ну и тому подобное, чего мы не должны, конечно, передавать нашей милой девочке. К этому я могу только добавить, что, уезжая, он очень сердечно, я бы сказала — даже с известной озабоченностью, попросил меня продолжать и в дальнейшем руководить Ингер-Юханной.

Что и говорить, капитан Рённов, конечно, уже не первой молодости, но все же он еще до сих пор самый красивый — или, во всяком случае, один из самых красивых и изысканных офицеров нашей армии, и ему было бы нетрудно завоевать сердце даже самой первой…»

— Черт возьми, этому я готов поверить! Ну, мать, что ты скажешь? — спросил капитан, моргая глазами. — Дело как будто идет на лад!

Он несколько раз быстрым шагом прошелся по комнате, а затем схватил письмо Ингер-Юханны:

«Дорогие родители!

Какую удивительную новость я вам расскажу: сюда приезжал капитан Рённов. Он пришел к нам, когда у тети был званый вечер. Он выглядит еще более красивым и мужественным, чем тогда, когда посетил нас в Гилье, и я заметила, что он просто остолбенел, увидев меня, — в эту минуту он как раз здоровался с тетей.

Должна вам сказать, что и у меня сердце сильно заколотилось, когда я его узнала; я испугалась, что он, быть может, меня забыл.

Но он подошел ко мне, пожал мне обе руки и сказал очень сердечно:

— Бутон, который я видел в Гилье, теперь уже поистине распустился!

Я, конечно, чуть-чуть покраснела, потому что знаю, что это ему пришла в голову мысль послать меня сюда.

Какая у него благородная осанка и какие свободные, естественные манеры! Будучи на редкость интересным собеседником, он держится с необычайным достоинством, и в течение всего вечера у меня и мысли не было обратить внимание на кого-нибудь, кроме него. Должна сознаться, что с того дня я обрела новый эталон для оценки настоящего кавалера, того, кто в моем представлении может именоваться мужчиной. И, надо сказать, вряд ли многие окажутся достойными этого звания.

Тетя тоже благосклонно о нем отзывалась; ей польстило, мне кажется, то, что он был со мной так любезен, так сердечен, потому что с этого вечера у нее превосходное настроение.

С тех пор он стал приходить ежедневно. Он столько интересного рассказал о жизни в Стокгольме и о дворе, много говорил о вас, мои дорогие, о папе, который хотя и старше его…»

— Да, намного, намного старше. — Капитан откашлялся. — Не меньше, чем на четыре, а то и на пять лет!

«…но всегда был его ближайшим другом.

Поверьте, мы проводили удивительно приятные вечера. Уж тетя знает в этом толк. Как пусто стало без него! Тетя тоже так считает. Вот уже два дня, как он уехал, и оба эти вечера мы говорили о нем, только о нем.

Вчера у нас был студент Грип. Мы не видели его с тех пор, как приехал капитан Рённов. И что это за человек такой этот Грип! Притворяется, будто не видит в Рённове ничего особенного. Он сидел и спорил с нами и был настолько нелюбезен, что решительно рассердил тетю. Он разглагольствовал о лоске, о внешнем блеске, говорил что-то о гремящем барабане, который, как известно, внутри пуст, и тому подобное, словно обаяние Рённова не заключается именно в его ярко выраженном мужском характере и естественности поведения.