Хультура речи - [32]

М.М. ЖВАНЕЦКОМУ

Тик-так, Михал Михалыч, тик-так! Время идет. Вам еще не сто двадцать, но вы уже не мальчик. Вы муж и отец. Муж и отец. Муж и отец.

Вы многое поняли. Еще больше знаете. Еще больше можете. Вас трудно представить в юбке, но вашим поклонникам несть числа, они толпятся вокруг и говорят слова любви:

— Михал Михалыч... Михал Михалыч... Михал Михалыч...

Вы редки в телевизоре. Это обижает. Вы тяжелы на помине и предпочитаете ходить в фольклоре. Видимо, скромность. Непомерная, но именно она. И занятость. Вы так и не вышли из народа. Вы ходите и сеете, вы поливаете и закусываете, на том месте, где вы воткнули корень, через год уже кто-то чирикает. Тик-так. Вы сделали больше, чем кто-либо. Тик-так. Вы продолжаете. Тук-тук. Это слава. Ей мал даже ваш костюм, она торчит впереди и болтается сзади, она невесома и тяжела, она навсегда.

Пишите... Михал Михалыч...

Читайте... Михал Михалыч...

Мы будем слушать. 

ЛИЧНОЕ

Я И ПУГАЧЕВА

— Гла! Две! — кричит Пугачева и, засунув в рот пальцы, свистит для верности.

Где-то в дальнем конце анфилады резко хлопает дверь, и появившаяся черная точка быстро увеличивается в размерах. Это Глаша. Она последняя чемпионка мира на коротких дистанциях, рекорд ее изумителен и будет побит нескоро, коньки ее в пантеоне спортивной славы висят на большом золотом гвозде. Пугачева любит ее. И, можно так сказать, тренирует.

— Пять, шесть, семь... — Глядя на маленький циферблат своей «Омеги», Алла нетерпеливо пристукивает каблучком.

На обкатанных новых роликах Глаша разогналась так, что из паркета летят даже не опилки, а искры. Даже не скорость, а поразительная точность движений Глаши приводит в восторг всех, кто видел когда-нибудь ее за работой. Ведь сперва нужно вскочить и налить. Затем поставить на поднос и распахнуть тяжелую дверь. И лишь потом пробежать, не вылив ни единой капли из налитых до краев рюмок. Алла не станет пить, если будет пролита хоть одна. Алла станет сердиться. Алла вынесет за скобки нормативную лексику и станет громко произносить такие энергетически насыщенные слова, что во всей округе долго будут смущаться и краснеть самые отъявленные хули... Стоп! Так себе результат. Двенадцать и две десятых. В прошлый раз, помнится, Глаша домчалась с подносом за одиннадцать и четыре.

— За Родину! — Произнеся свой самый любимый тост, Пугачева с наслаждением промачивает свое самое дорогое во всей стране горло.

Величественный усатый персонаж в бархатной ливрее и парике, сильно нагнувшись, надевает ей на ноготь отставленного мизинца маленький ломтик сёмужки. Она закусывает. Она подмигивает мне и щелкает пальцами дежурному наряду лакеев. Двое подскакивают, сломясь в поясе, разувают и утаскивают каждый свой сапог на подносах. Мойка, сушка, дезодорирование, умащение, регулировка молний, проверка на сход-развал... Все это и многое другое предстоит теперь маленькой коричневой паре тридцать пятого с половиной размера. За пугачевской обувью следит целая бригада спецов. Включающая в себя, в частности, таких деятелей, как взбиватель стелек, оценщик блеска и румяная растаптывальщица Анюта.

— Н-ну-у-у-у-у-у-у-у-у... — Уставясь не в потолок, а скорее в украшенное лепниной небо, Пугачева какое-то время раздумывает над тем, чем заняться. Можно, конечно, втроем с мужем Филей и другом Женькой просто напиться до потери сережек и хорошенько пошалить на семи гектарах поместья. Скажем, псовая охота на почтальонов. Или конная с арканами на тихих приветливых грибников. Или — тут, правда, необходимо знать меру — напоить сотню-две мужичков из соседних сел и объявить испуганной местной администрации бессмысленную беспощадную пугачевщину с фейерверками и опрокидываньем заборов. Но... Все это уже не раз было.

— Алла, — говорю я, — а давай мы сегодня сядем и посидим. На попках. На диванчике. У камина. Просто будем сидеть и смотреть на пламя. А? Как тебе?

— Н-ну-у-у-у-у-у-у-у-у...

По изменившемуся тону я понимаю, что идею подал хорошую. И довольно необычную для таких бодрых личностей, как она и я. В самом деле, почему бы не посидеть тишком у чудесного расстреллиевского камина и не поговорить ладком о Ней, о Нем, о всех Них? Редактор уже который месяц трясет с меня интервью, а я все отнекиваюсь, смотрю вбок, стараюсь дышать в сторонку и не выдаю ни строчек, ни даже букв. Да и о чем я могу поведать? При таких нормах ежедневного потребления... Позавчера вон собственную жену в коридоре с вешалкой спутал, шляпу на нос ей пытался повесить. А перед этим черт знает во сколько дверей кулаком долбил, ни номера, ни даже этажа своего не помня. Всё, баста. Если я даже утром, даже после рассола и контрастного душа, даже побрившись, не узнаю себя в зеркале — это финиш. Это последнее напоминание. О том, что содержание крови в текущем по моим венам алкоголе недопустимо мало. И что вполне может хватить одного глотка, чтобы жизнь опять стала очень горячей и очень белой.

— Денег на мне хочешь заработать, редиска? — Алла щиплет меня за нос, и он из синего надолго становится фиолетовым.

В ответ я тоже щиплю ее за нос, и некоторое время мы говорим гнусавыми голосами.