Хультура речи - [29]

А я самый безнадежный и синий был из тех, кого вынули. Из тех, кому не рад был никто. Из тех, на кого не надеялись. Помнишь меня, шестнадцатый, с плечиком покалеченным? Помните меня, девятый с десятым, близнецы, мальчик и девочка, пупсики красные, полтора килограмма на двоих? Берега вам пологого, братки. Яркого солнца на веки вечные...

А я... Я самый-самый буду за вас! Я руками, зубами, я криком диким, глазами белыми и ртом хватающим — останусь и выживу. И то место, которое я займу, — будет моим. Та погода, что стоит за окном, — будет моим. Не яркое и не вечное, но я чувствую его кожей — солнце!

Прощайте, братки... Когда мы увидимся, я расскажу вам то, что узнаю. Я покажу вам руками, и вы поймете. Я объясню на словах и не утаю ничего. Когда мы встретимся там, где нас нет.

Короткой дороги вам!.. И долгой дороги мне... 

ЕВРЕЙСКАЯ СТАРОСТЬ

Таки он наступил мне на ногу, я понимаю, он не специально, а может, не понимаю, и он специально, а может, это я сунул под его ногу свою, впрочем, мне не больно, просто обидно, но совсем не больно, лично мне не больно, больно моей ноге, хорошо, что их две и второй не больно, то есть больно, но не потому что наступили, нет-нет, а потому что наступили годы, когда уже больно все, и даже просто стоять, и просто думать, и тем более думать стоя, и думать кто я, что я и зачем я в этом трамвае, куда я в этом трамвае и куда этот трамвай со мною внутри, наверно, надо было пешком, да-да, не ползком, червячком вдоль путей, а пешком, молчком, костыляющим старичком поперек дорог, мне ведь некуда торопиться, мне ведь уже, с какой стороны ни глянь, шестьдесят шесть, и скоро будет, как ни верти, шестьдесят девять, а потом снова ноль, и меня свалят к тем, кому уже не больно и не обидно, кого потеряли все, но не ищет никто, потому что все они тут, хотя все уже давно там, где играют на арфах и смотрят сверху, как мы едем зайцами неизвестно куда со скоростью двадцать четыре часовых оборота в день, и в ночь, и сутки через трое без выходных, без отпуска и без какой-либо перспективы роста, и веса, и здоровья вообще, и в особенности в старости, в частности, и все это вместе называется жизнь, которую мы смерть как любим, и не хотим, чтоб кончалась, даже когда не можем продлить, и поэтому плачем, когда нам говорят — рак, и называем врача овном, и хватаемся за любую соломинку, лишь бы допить мутные остатки на дне, и готовы сдохнуть, лишь бы не умереть, ведь там неизвестно что, а тут известно кто, с кем и где, и футбол, и пиво, и первая утренняя затяжка, и вечерняя на колготках, когда спишь вдвоем на бегу за себя и за ее парня, когда судьба к тебе передом, задом и мокрым ртом, когда впопыхах рвешь с бедер и мечешь в угол, когда хочешь, можешь и делаешь так, что она кричит именно потому, что ее заткнули, и быстро хорошо все-таки бывает, когда есть навык и чувство чувства, и много быстро хорошо бывает, если нет свидетелей и противопоказаний, которые довольно скоро возникают в виде детей, одышки и ограниченной стойкости вводимого контингента, каковой по-прежнему велик и даже где-то ужасен, но коего в койке кое-когда не вполне хватает для полного заполнения, что приводит к разрыву соединительных тканей брака в виде житейского судейского брека ввиду обоюдного нежеланья сторон получать наслажденье от жалких потуг, в кои коитус превратился не столько со временем, сколько с пространством, которого в доме все меньше, а в опустелой душе все больше, паскуднее и грязнее, потому что остались одни следы от того, что ушло и больше никогда не вернется, а именно — такой наивной херни, как любовь, такой милой хрени, как вера, и такой фигни, как надежда, которая теперь остается лишь на него: может быть, он перестанет стоять на моей ноге, может быть, он извинится, и может быть, это он не специально... 

ОРУЖИЕ

Мы все привыкли к тому, что юмористы шутят. Вот я сейчас шутить не буду, а расскажу вам чистую правду. Никаких шуток. Все серьезно. Так сказать, донесу до вас информацию. Меня самого эта информация... ну... удивила... Поэтому хочется рассказать.

Короче говоря, мы знаем, что в войну у немцев был такой танк «Тигр», так? А еще у них был танк «Пантера». И был «Королевский тигр». И так далее. Такие огромные страшные железные звери. А у нас был просто Т-34. Тем не менее танк с таким скромным названием всех этих зверей победил. Короче говоря, речь о том, как у нас и у них принято называть военную технику.

Вообще, такое ощущение, что те, кто делает и принимает на вооружение нашу боевую технику, немного издеваются над своими противниками. Вот смотрите. Сегодня у Германии есть такой танк, называется «Леопард». У Израиля есть танк «Меркава», что переводится как «боевая колесница». У Америки есть танк М1 «Абрамс», у Франции — «Леклерк», оба названия — в честь знаменитых генералов. А у нас знаете, что есть? У нас есть танк Т-72Б «Рогатка». Никаких шуток, это официальное название. Танк назван в честь рогатки. Непонятно почему, зато понятно, что КВН мог родиться только у нас. Если кто не верит, можете заглянуть в военные журналы или в Интернет, там найдете.