Худшее из зол - [28]

— Что мне теперь делать?

— Глаз с него не спускай, — сказал Джек задумчиво. — Перед тем как он пойдет на встречу, я перекинусь с ним парой слов.

Джек говорил таким тоном, что Сай обрадовался — эта пара слов будет адресована не ему.

— Ясно.

Джек кивнул:

— Молодец, Сай, хвалю. Ты хорошо потрудился. Очень хорошо.

В груди Сая поднялась волна гордости.

— Спасибо, Отец Джек!

— Молодец-то ты, конечно, молодец. Но если еще раз потревожишь мой сон, я отрежу твое хозяйство и слопаю, а тебя заставлю смотреть. — Он тяжело забрался на кровать и лег. — А сейчас убирайся, пока я добрый.

Сай вздрогнул. Он и не сомневался, чем закончится разговор. Он вышел за дверь и тихонько прикрыл ее за собой. Сквозь дерево донесся звук, похожий на движение в недрах земли: Отец Джек устраивался поудобнее.

Сай стоял на лестничной площадке и тяжело дышал, ноги дрожали и подкашивались.

Фу, пронесло, подумал он и вздрогнул.

Могло быть гораздо хуже.

На Кингс-Кросс тяжело опустилась ночь. Такая темная, что ее не в состоянии осветить ни один фонарь.

В одном физическом пространстве бок о бок два совершенно разных мира; вокзал — одновременно граница их раздела и область соединения. Вместе со светом дня жители одного мира покидают улицы — со сгущающейся темнотой их место занимают обитатели другого. Редкие прохожие из дневного мира торопливо спускаются в метро или стараются поскорее прыгнуть в пригородную электричку, отваживаясь появляться на поверхности только в случае крайней необходимости.

Или желания.

Ибо ночью дневной мир превращается в место, где все выставляется на продажу. Секс. Наркотики. Тела. Души. Надежда. Будущее.

Мир безудержного, безумного потребления. Звериный оскал капитализма.

Секс и смерть. В каком угодно сочетании.

Попытки искоренить зло, облагородить этот район, завлекая средний класс, давали лишь временные результаты, но вскоре все возвращалось на круги своя: как вода, которая точит камень и превращает в песок, новичков здешняя жизнь или развращала, или поглощала.

Дин стоял на своем обычном месте — у почерневшей кирпичной стены вокзала, выходящей на Йорк-Уэй, — наполовину скрытый тенью, однако так, чтобы заинтересованные лица знали, что он на работе.

Заинтересованные лица находились всегда.

Он снова заметил черный «сааб» — машина в третий раз выскочила на светофоре из-за угла. Подъехала ближе, притормозила и, прежде чем Дин успел к ней приблизиться, снова уехала. Набирается смелости, решил Дин. Вернется. А если нет? Фиг с ним — будут другие.

Он похлопал себя по боковому карману джинсов — там приятно шелестели бумажки, подвигал челюстью — она начинала болеть. Фигня — он привык.

Кайф от последней сигареты с крэком, как всегда, быстро улетучивался. Собачий холод. Сейчас бы пару затяжек от косячка с марихуаной, чтобы чуток взбодриться и согреться.

Он засунул руки в карманы. Без Джамала скучно.

Но деньги компенсировали потерю. Он знал, что бы предпочел, окажись он перед выбором: деньги или Джамал.

Он посмотрел в ту сторону, куда скрылась машина, — надо подождать, когда она вернется, — и в это время заметил потенциального клиента. Огромный накачанный мужик. Бритая голова. Дорожная сумка через плечо. Подошел, нагнулся.

Дин его узнал:

— Блин, я же тебе все сказал! Чего тебе от меня надо?

Тот остановился, поднял перед собой руки, словно собирался сдаваться в плен, как в старых фильмах про войну.

— Все тип-топ, — сказал он. — Я здесь по другому делу и ни о чем не собираюсь тебя спрашивать.

— Да? — недоверчиво переспросил Дин. — Я тебе уже говорил — Джамал мне не звонил. Понятия не имею, где он болтается.

Бритоголовый улыбнулся. Снова этот синий зуб, от которого Дин почему-то не мог оторвать глаз. От которого бросает в дрожь.

— Да ладно тебе. Не дрейфь. Мне он больше без надобности.

— Да? Зачем тогда пришел?

Бритоголовый вынул из кармана брюк пятидесятифунтовую купюру.

— Я к тебе пришел.

Дин заулыбался при виде денег, немного расслабился.

— Это меняет дело, старик! Куда пойдем? Ты на машине?

Тот покачал бритой головой.

— Тогда в гостиницу. — Дин сделал шаг в сторону. — Пошли…

— Не в гостиницу.

— А куда?

— У меня есть кое-что на примете.

Снова улыбка на лице. От которой мороз по коже. Дин заволновался. Перед глазами помахали банкнотой.

— Это, — произнес Жуткий Зуб, — задаток. Еще одну такую бумажку получишь потом.

Дин схватил банкноту — деньги почти успокоили его страхи.

— Только после вас, — произнес он учтиво. Они прошли до конца Йорк-Уэй мимо баров и ночных клубов, когда-то служивших складами, спустились по бетонным ступенькам к каналу.

— Тебя как зовут-то?

— Алан, — сказал спутник после некоторого колебания.

— Ага, значит, Алан.

Дорога вдоль канала была усеяна цветами большого города — пучками выброшенных из воды водорослей, пустыми банками, бутылками, иголками от шприцев, какими-то осколками, обрывками, обломками. Кое-где из воды торчали ржавые магазинные тележки и остовы велосипедов, в темноте казавшиеся древними морскими чудищами или остатками затонувших городов. Фонари над головой не светили — там не было лампочек, стены покрывали граффити и объявления. В черноте арки под мостом могло происходить все, что угодно. Вокруг в кучах мусора копались крысы. Знакомое место — Дин и сам им пользовался пару раз.