Художник войны - [6]

Первый спуск для шахтера – «первая брачная ночь». В этот миг ломается представление о мире, состоящем из одной плоскости. Перед человеком вдруг открывается двухмерное пространство. Поверхность и шахта – два противоположных понятия, словно море и суша для моряка или воздух и земля для летчика. В душе шахтера, работающий он или бывший, они останутся навсегда.

– Давайте, ребятки, заходите быстрее, – подгоняла «новобранцев» немолодая «стопорная» – она следила за тем, чтобы все сели в клеть и давала сигнал о спуске или выезде. А «ребятки» жались друг к другу, как уличные котята к мамке.

– Главное, чтобы канат не порвался, а то будут оскребать нас от стен, – деловито говорил парень, покрытый юношескими прыщами.

– Не боись, других пришлют, – хехекнул их инструктор.

Все приготовились. «Стопорная» нажала на сигнал. И Антоново девственное восприятие жизни разорвалось в момент, когда клеть резко рванула вниз, на почти километровую глубину. Уши заложило, ноги задрожали от внезапной нагрузки, а тело приготовилось к удару. Казалось, клеть мчится, падает вниз, словно во чрево неведомого гигантского существа. Этот древний дракон, рожденный во времена, когда на земле только появилась жизнь, поглощал их. Они падали, минуя носоглотку, пищевод, и, кажется, сейчас разобьются вдребезги, упав на дно желудка… Но клеть мягко притормозила, и шахтеры вывалились из нее, как шпроты из банки. Впереди виднелся угрожающий контур темной, словно черная дыра, выработки. Казалось, все фигуры, которые уходят вглубь, пропадают, а свет их «коногонки» проглатывают сгустки мглы. Этот дикий первобытный страх перед темнотой и неизвестностью всегда будет преследовать шахтеров. И даже когда они привыкают к непроглядной тьме, боязнь неизвестности каждый раз преследует их. Может быть, поэтому большая часть работников шахты после смены «идут на “бутылек”» – прикладываясь к трехлитровой банке самогона с минимальным количеством закуси, пробуют залить литрами спиртного это бессознательное пугающее чувство и забыться.

Но для Антона первый день был ознакомительным. Пройдя по выработкам, он с группой таких же новичков собирался на выезд, к людским клетям. Уже направляясь назад, они стали свидетелями того, как в длинной выработке сошел с рельс небольшой (весом 1,5 тонны) вагон. Как говорят шахтеры, забурился. Один из рабочих с помощью подбоины – короткого ствола дерева (обычно это – кусок сосны), «важил»: заведя один конец древесины под колеса, наседал всем телом на другой, таким образом поднимая всю вагонетку на несколько сантиметров. В это время его напарник завел колеса на рельсы, и все – вагон разбурен. Но в момент ваги шахтер, мужик лет тридцати пяти, поскользнулся, и подбоина со всей силы стукнула его по коленной чашечке. Грохот опустившейся вагонетки совпал с глухим криком травмированного – от силы удара коленная чашечка захрустела, как французская булка. Помогать травмированному кинулись все. Антон тянул его на носилках к людской клети вместе с седым стариком с глубокими морщинами.

– Ты сегодня первый день? – спросил старик и, не дождавшись ответа, продолжил: – Вот, сынок, на шахте, как на войне: не убьет, так покалечит.

Еще не раз Антон вспоминал того старика… А потом начались трудовые будни. В шахте Антон сперва был рабочим: ставил колеса вагонетки на рельсы, тягал лес, защищал ленточный конвейер от ссыпавшейся угольной массы.

Однажды в ночную смену он сидел на пересыпе – конструкции из сваренных листов железа, наподобие желоба, предназначенного, чтобы уголь из одного конвейера сыпался на другой. Двигатели равномерно гудели, темнота обволакивала. Антон сидел, опираясь спиной на распил, свет коногонки выхватывал из плотной тьмы струящийся угольный ручеек, который с хрустом, шумом и гулом падал с пересыпа.

Самые тяжелые ночные часы для шахтеров – ближе к 4 часам, тогда сильно клонит в сон, организм перестает бороться, а однообразный шум конвейера и ссыпающейся массы полезного ископаемого подобны колыбельной.

И Антон провалился в сон. Именно провалился – так быстро его опутали сети Морфея, что он не успел даже сказать себе вслух: «В шахте спать нельзя». И правда, за сон в шахтных выработках, если поймают, выгонят. Каждую смену в выработки опускаются инженеры по охране труда или, как их называли, «6-й отдел». Дело в том, что в советское время в КГБ существовал «6-й отдел» – он занимался экономической контрразведкой и промышленной безопасностью. Вот шахтеры и обозвали службу охраны труда «гебистами» – уж больно не любили они их.

И все же тогда, в ночную смену, не обращая внимания на опасность быть пойманным, Антон погрузился в сновидение.

Он очутился в степи. Выгоревшие за лето холмы волнами уплывали куда-то в горизонт. Облезшие кусты рваным пятном покрыли ближайшую низину. Справа виднелись ряды тополей. А слева лента грунтовой дороги, словно брошенная кем-то на поверхность степи, причудливо извивалась, поднимаясь на бугорки, и мягко спускалась в дол.

Темные облака зловеще нависали над степью. Редкие лучи солнца пробивали серый панцирь туч тоненькими струйками. Он стоял на небольшом холме и смотрел в сторону деревьев. Прохладный ветер гладил его лицо шершавыми ладонями. Одинокая птица кружила в небе. Ему нужно было куда-то идти. Антон ощущал эту потребность в ходьбе, какая бывает, когда хочешь заглушить душевную боль. Передвижение помогает сменить не только окружающий пейзаж, но и создает видимость протекания жизни, ее неостановимого движения, растворяет чувство тупика.