Художник, спускающийся по лестнице - [5]
Доннер (всхлипывая). Нуда, я же им лицо вытираю.
Битчем. Да нет, я говорил о твоей новой… Доннер, что стряслось? Что произошло между тобой и Мартелло? Ты сам не свой… с тех пор, как ты разбил свою Венеру и начал рисовать этот портрет… Ты стал… избегать меня.
Доннер. Это не нарочно.
Битчем. Я чем-то тебя обидел? Все дело в молоке, да?
Доннер. Нет. Просто мне в последнее время… как-то грустно.
Битчем. Ты считаешь, я виноват в том, что случилось с Софи?
Доннер. Не знаю. Прошло столько времени. Правда, очень похожа?
Битчем. О да! Думаю, ей понравилось бы. Если бы она, разумеется, могла ее увидеть. Картина, достойная выставки в Академии…
Доннер. Да.
Битчем. Странно, Доннер… перед войной, когда мы жили в Сохо, ты все время придумывал, как бы протащить живого страуса в Королевскую Академию… что же это на тебя теперь нашло? В Цюрихе в тысяча девятьсот пятнадцатом ты сказал Тарзану, что тот слишком консервативен.
Доннер. Тарзану?
Битчем. Да нет, не Тарзану. Кому же ты это сказал? Очень похожая фамилия. В пятнадцатом году в Цюрихе ты ему сказал, что он слишком консервативен…
Доннер. Может, это был царь Николай?
Битчем. Да нет же, дело было в Цюрихе.
Доннер. Цюрих я помню… это после нашего похода. Боже мой, ну и поход был! Ты с этим своим конем, Битчем, был просто великолепен!
Битчем. Да, я тоже этого никогда не забуду! Какой был поход! Когда мы добрались до Цюриха, я износил свою обувь почти до дыр. Вошел в «Кафе Руссо», сел, закинул ногу на ногу и заказал лимонный сок с мякотью.
Доннер. «Кафе Руссо» – в Монте-Карло. Там мы очутились позже.
Битчем. В Монте-Карло было «Кафе Рюсс».
Доннер. Точно?
Битчем. Закинул ногу на ногу и заказал свежий лимонный сок.
Доннер. По-моему, ты сказал глупость.
Битчем. Разумеется. Лимонов-то у них не было! Официант рассыпался в извинениях. «Лимонов нет из-за войны», – все повторял он. «Боже мой! – вскричал я. – Неужели Швейцария тоже воюет? Неужели немцы взяли штурмом Монблан?» Дурень официант даже не улыбнулся, но мужчина за соседним столиком громко засмеялся и предложил мне стакан сквоша, сделанного из лимонной кислоты, заметив при этом: «Если бы лимонов не существовало, их следовало бы выдумать». В ту пору почему-то эта шутка казалась намного более смешной.
Доннер. Вольтер, это был Вольтер!., я имею в виду кафе, «Кафе Вольтер»!
Битчем. Странный тип.
Доннер. Кто, Вольтер?
Битчем. Нет, Ленин.
Доннер. А, Ленин! Действительно, очень странный.
Битчем. Большой либерал, судя по тому, как он обращался с лимонной кислотой, но очень странный. Эдит сразу сообразила, что это за тип. Она ему сказала: «Не знаю, что вы там затеваете, но в Швейцарии у вас из этого точно ничего не выйдет». И оказалась права.
Доннер. Эдит никогда не бывала в Швейцарии. У тебя опять память пошаливает.
Битчем. Да нет, она была там.
Доннер. Не в то время. Тогда там были Хьюго Балль, Ханс Арп, Макс, Курт, Андре… Пикабиа… Тристан Тцара…[6]
Битчем. Тристан Тцара!
Доннер. Что – «Тристан Тцара»?
Битчем. Это его ты обвинил в консервативности. Но он на самом деле был дерзок. Написал на снегу свое имя и сказал: «Так-то вот!.. Пожалуй, я назову эту картину «Альпы».
Доннер. Это сделал Марсель. Он все время обыгрывал Ленина в шахматы. Несмотря на его постоянные шуточки, в нем чувствовался подлинный талант. Однажды он сказал мне: «Художником можно стать двумя способами. Первый: делать то, что все считают искусством. Второй: заставить всех считать искусством то, что делаешь ты». Гениальные слова! Руководствуясь ими, можно добиться всего, не рискуя ничем! – не рискуя попасть под огонь критики, потому что наше искусство само устанавливает для себя правила; не рискуя стать объектом исторических параллелей, потому что у нашего искусства нет истории; не рискуя, что тебя начнут оценивать, потому что наше искусство само себе устанавливает цену. После этих слов мы не должны были больше ни перед кем отчитываться. Мы сами себя произвели в художники.
Битчем. Как, впрочем, поступали художники всех времен от Праксителя до Родена. В классицизме нет ничего божественного: просто их клуб существует дольше и в нем больше членов.
Доннер. Да, божественного гораздо больше в современном искусстве – ведь оно держится исключительно на вере. Вот почему художники стали такими же самодовольными, как попы. Ведь им больше не приходится доказывать истинность своих убеждений. Как попы, они требуют лишь, чтобы зритель поверил в то, что хлеб, вино или банка консервированного супа, которые они видят, – нечто большее, чем хлеб, вино или банка консервированного супа…
Битчем. Доннер… какая муха тебя укусила? Неделю назад ты еще был впереди планеты всей, а теперь, вы только посмотрите! Что тебе Мартелло такого наговорил?
Доннер. Какая разница? Да и откуда я знаю, правду ли он сказал или просто хотел мне отомстить? – понимаешь, я его скульптуру слегка подпортил… Он как раз над ней работал. Я не знал тогда, что у него на уме… и вот я принес ему чашку чая…
Сцена 3
Та же студия неделей раньше.
Доннер принес одну чашку чая для Мартелло и одну для себя. Мартелло прервал свою работу над изваянием в сюрреалистическом духе, изображающим женщину. Доннер одновременно с ним приостановил работу над очередным образчиком изобретенного им «съедобного искусства» – возможно, он высекает нечто резцом из глыбы соли. Мартелло взял одну из последних работ Доннера, сахарную Венеру Милосскую, и соскабливает с нее сахар в чай.
Известная трагикомедия Тома Стоппарда – парафраз шекспировского «Гамлета», вернее, «Гамлет», вывернутый наизнанку. Мы видим хрестоматийный сюжет глазами двух второстепенных персонажей – приятелей Гамлета по университету Розенкранца и Гильденстерна. Их позвали, чтобы они по-дружески выведали у Гамлета причину его меланхолии. Они выполняют это поручение, потом соглашаются следить за Гамлетом и незаметно для себя становятся шпионами, потом – тюремщиками Гамлета, а потом погибают в результате сложной интриги, в которой они – лишь случайные жертвы.
Творчество англичанина Тома Стоппарда – создателя знаменитых пьес «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», «Настоящий инспектор Хаунд», «Травести», «Аркадия», а также сценариев фильмов «Ватель», «Влюбленный Шекспир», «Бразилия», «Империя Солнца» и многих-многих других – едва ли нуждается в дополнительном представлении. Искусный мастер парадоксов, великолепный интерпретатор классики, интеллектуальный виртуоз, способный и склонный пародировать и травестировать реальность, Стоппард приобрел мировую известность и признан одним из значительных и интереснейших авторов современности.В настоящем издании вниманию читателей впервые предлагаются на русском языке пьесы «Индийская тушь» и «Изобретение любви», написанные с присущим стилю Стоппарда блеском, изящностью и высокой интеллектуальной заряженностью.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Том Стоппард, несомненно, наиболее известный и популярный из современных европейских драматургов. Обладатель множества престижных литературных и драматургических премий, Стоппард в 2000 г. получил от королевы Елизаветы II британский орден «За заслуги» и стал сэром Томом. Одна только дебютная его пьеса «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» идет на тысячах театральных сцен по всему миру.Виртуозные драмы и комедии Стоппарда полны философских размышлений, увлекательных сюжетных переплетений, остроумных трюков.
...Но Телма не слушает. Она прекращает поиски, встает, подходит к своим туфлям — и на что-то наступает. Это пуля от пистолета 22-го калибра. Телма с удовлетворением поднимает ее и кидает в жестяное ведерко для мусора. Раздается звяканье...
Произведения Стоппарда, холодноватые, интеллектуальные, безупречно логичные, чаще всего строятся на одной абсурдной посылке. В пьесе «Альбертов мост» в основу сюжета положена нелепая ошибка, допущенная при расчете наиболее эффективного метода окраски моста. Небрежность дотошного инженера откровенно неправдоподобна, но это – чистая условность, повод к игре ума и слов, в которой Стоппард виртуоз.