Художник Её Высочества - [32]

Лузин сам в растрепанных чувствах. Не желая показывать смущение, открыл сумку, вверенную ему Копеляном, и разглядывал содержимое. Любого домушника такое содержимое сильно бы обрадовало. Фонари, моток верёвки, дрель на аккумуляторах с алмазным кругом, автомобильная монтировка, коей, так же как воровской «рвоткой», можно выдрать средней паршивости замок.

— Ты посмотри на нашего инсургента! — восхитился Лузин. — Как приготовился!

Степан почти дымился. Да, любое дело — маленькая война. Или ты сломал шпагу перед победителем, или празднуешь с бокалом вина в одной и талией маркитантки в другой руке. Редко поединок заканчивается ничьей. Как-то видел драчунов, они повисли друг на друге, дойдя до полного изнеможения. Относительная ничья. Когда один, собрав последние силы, шлепнул противника по уху, тот, оценив свои физические возможности исчерпанными, заржал оппоненту в лицо. Праздные зрители сошлись в том, что он и есть победитель. Их войну Бумажный готов довести до конца. Единственно, ему не нравится безалаберщина ученых. Дабы не ходили со сломанными ногтями, подстригаем вовремя ногти. Но какая морока маникюрщику.

По зебре фонарного света и теней от, присосавшихся к земле, ёлок, приближался запальщик дела.

— Чтобы не укусила собака, нужно бежать позади неё. Не давай ему высовываться. Пусть колесует за нами, прижав носопатку. Ты же понимаешь Ив, проныриться в лабораторию к военным, всё равно что с соседкой переспать, пока её муж на балконе бычок слюнявит.

Через секунду живчик-профессор стоял около. Лузин сразу поинтересовался об однокакашнике.

— А, бычок тугогубый! Я ещё про погоду, он уже описался. В институте, сколько помню, всю жизнь с герпесом на губах. Ссукаватый!

— Ясно. Раскрывайте таперича картишки.

Картишки следующие. Параллельно лабораториям пролегает метрополитен. Причём настолько рядом, что когда электрички проносятся, у профессора стакан с чаем начинает бренчать об подстаканник. В своё время, питание по бедности протянули из метро. Отсюда вылучивается план: проникнуть в туннели, вклизматиться в кабелеводы и по кабелеводам уже вмылиться в лабораторию.

Профессор объяснял так, будто банально имел ввиду высадку помидоров на даче.

«Ну, ухарь с горы! — подумал Степан. — Посылает с моралью, слюни только вылетают.»

Повёл содобытчиков по набережной Он знает, где можно попытаться. Подошли к метромосту и полезли под ним в гору.

— Всей семьей идут гулять ночью вдоль дорожек, — начал декламировать Степан. — Ёж-отец, ежиха-мать и ребенок…

— Ёжик, — закончил профессор.

— Неправильно. Ёж-отец, ежиха-мать и ребёнок Стёпа.

— Сергей Наркисович — ёж-отец, ребенок — Стёпа, а я, значит, — ежиха-мать? Тогда ты — Леонардо не да Винченный.

Выскочили на площадку. Профессор, опёршись руками в колени, уфкал. Включили фонарь. За деревьями увиделось ограждение полуразрушенного эскалаторного спуска старой станции «Ленинские горы». Пролезли под бетонными плитами.

— Жуть, как тут мрачно! — нервно бросил Лузин.

— Работаем, работаем. Я ниткой мерил! — бодро сказал Степан, но сам про себя подумал:

«Фигушки я пошел бы сюда ночью один».

Под подошвами противно, по зубному, скрипела кафельная крошка. Вместо эскалатора остался металлический скелет, словно лежал, обглоданный тропическими муравьями, остов гигантской змеи.

Степан пошутил. Крикнув: «А!», воткнул пальцы ассистенту под ребра. Лузин запричитал:

— Пошел ты! Ой, набедкаемся, пока доберемся. Куда идти?

Степан показал и, понятно для чего, начал рассказывать короткую историю:

— У меня корефан права получил. Довольный такой. Говорит, мечтаю мотоцикл с коляской купить. Права есть, теперь точно куплю. Поехали мы компанией на природу. Классно так накупались. Там как раз был насыпной берег. Палатки натягиваем, колышки втыкаем, а они совсем не идут, топором уже забивали, гнутся, камней в земле много, сверху только чуть черноземом для травы прикрыли. Один колышек совсем в рулон свернулся, ну я веревку к бамперу и привязал, — рассказывал монотонно, вышагивая вверх. — Иван, конечно, с ухой возится, кому еще? Выпили, погуляли, утром для бодрости мы в озере искупнулись, а все еще спят по палаткам. Выскочили на берег, тяпнули по сто грамм для сгущения крови. Хорошо! Вильчевский закусил и говорит: «Ты знаешь, кореш, что я на права сдал?» Я говорю, поздравляю. Он хвастает: «Ты меня поздравляешь, а смотри, как я круто ездю. Мне теперь хоть мотоцикл, хоть авто, хоть ломовой мерин.» Пока я помидор довысасывал, Вильчевский ну пятиться, прыг в машину, глазом не успел моргнуть, он мотор завел, да как дунул.

Лузин не слышал истории, он взошел на площадку последним и осветил хохочущего шефа.

— Ты о чем тут каудильо набрехал, ха-халюбый?

— Да так… — посмеиваясь, объяснил. — Оказывается, я здорово морские узлы вяжу, — вспоминая, как девчонки, спавшие в палатке, потом Вильчевского полдня из озера не выпускали. С крапивой бегали по берегу.

Они были в помещении эскалаторных моторов. Искать кабели к ним следовало здесь. Осветив углы, стало ясно — ничего. Надо лезть в дыры под ногами. Оставив шефа, по ржавчине спустились этажом ниже и сразу обнаружили кабелевод. Из его рта гадючьими языками свисали обрубленные кабеля. Профессор так обрадовался находке, что слетел вниз мгновенно, эффектно потрескивая суставами. Спилили решетку с кабелевода и для проверки бросили в него кафелинку. Послушали. Кусочек шурша и брякая, скатывался вниз. Значит шахта не вертикальная, наклонная. Соответственно, передвигаться по ней проще. Степан страхуясь за кабели, уехал на заду. Внизу включил фонарь, осмотрелся. Распределительная. Половина кабелей заползала в коллектор за спиной, к реке, другая половина — в дыру перед ним, к цели. Сполз Лузин. Выломали решётку монтировкой, дали знать профессору и Степан двинулся дальше. Ползти на четвереньках по круглой трубе оказалось неудобно. Колени соскальзывали, попадали на жесткие ребра кабелей. Вдруг что-то мягко ударило по ушам.