Хуан-Тигр - [2]

Шрифт
Интервал

Неграмотные пусть спросят у Хуана-Тигра, что здесь написано.

Своей одеждой Хуан-Тигр напоминал и мастерового – рубашка без галстука и желтая байковая безрукавка, которая выглядывает из-под клетчатого жилета из шотландки, – и местного крестьянина – короткие шерстяные штаны, черные суконные гамаши на пуговицах от щиколотки до подколенка, чулки из грубой шерсти и выкрашенные в аметистовый цвет сабо из бука с костяными вставками. Хуан-Тигр всегда ходил с непокрытой головой, и грива густых, как шерсть, седеющих волос почти закрывала его лоб и уши, напоминая лохматую пастушью шапку из овчины. Разговаривая, он быстро и ритмично то поднимал, то хмурил брови, и тогда вся эта здоровенная шапка приходила в движение, скользя, как намасленная, взад и вперед по его огромной и круглой, как шар, голове. А иногда во время разговора у него шевелились еще и уши, а тощая морщинистая шея, коричневая от загара и задубевшая от ветра, то вытягивалась вверх, удлиняясь на целую пядь, то словно исчезала между ключицами, когда Хуан-Тигр пожимал плечами.

Лицо Хуана-Тигра, имевшее всегда на редкость решительное и по-своему надменное выражение, было квадратным, грубоватой выделки, монгольского типа, с выступающими скулами. Глаза – как у дикой кошки, а висячие усы, густые и блестящие, казались будто выточенными из черного дерева. Кожа Хуана-Тигра – коричневато-желтая, упругая и лощеная – напоминала вычищенную до блеска медь. Когда им овладевало какое-нибудь сильное чувство или его охватывал приступ ярости, цвет его сурового лица менялся с медного на бронзовый, а потом становился зеленым, как если бы на него внезапно плеснули кислотой раздражения. Своим грубоватым и простодушным лицом Хуан-Тигр несколько напоминал Аттилу. И сходство это заметил племянник Хуана Колас,[3] который жил в его доме. Дядя оплачивал учебу Коласа и мечтал вывести его в люди. Изучая в школе всемирную историю, Колас однажды показал своему дяде картинку из учебника, на которой был изображен Аттила в огромном шлеме с двумя страшным рогами буйвола или с чем-то в этом роде. И тогда с мальчишеским простодушием Колас сказал Хуану-Тигру:

– А это твой портрет.

Хуан-Тигр позеленел и пробормотал:

– Ну что же… Только вот, парень, без этих штуковин по бокам. – И, закусив губу, поскольку он всегда тянулся к знаниям, Хуан-Тигр спросил у племянника: – А кто он такой – этот красавчик вояка?

– Ого-го! Да он был посильнее самого Сида. Его победам на поле брани и счет потерян. Его все боялись. Он пил вино не из плошки или из чашки, а из черепа, напивался, наверное, мертвецки!.. Ел сырое мясо, размягчив его под седлом скакуна. И уж конечно, трава больше не росла там, где хоть раз ступало копыто его коня. Хвастаясь, он называл себя «бичом Божьим» и под этим именем и вошел в историю.

Хуану-Тигру весьма польстило хоть и внешнее, но все-таки сходство с непобедимым вождем варваров. Выслушав племянника и втайне порадовавшись, Хуан-Тигр ему гордо ответил:

– Послушать тебя, так этот старина Аттила был не робкого десятка – мужчина что надо! Штаны носил не зря. Такими нам велел быть Христос. Такие, как твой Аттила, мне по душе.

– А вот насчет штанов-то я не знаю, в учебнике про них ничего не сказано.

– Это просто забыли написать, но это уж само собой разумеется. Только что-то мне не очень нравится этот шлем с рогами, который он на себя нахлобучил. Странная, прямо сказать, прихоть: ведь жены-то у него, я так Думаю, не было. Да еще смотри что выдумал – «бич Божий»! Это уж ты, парень, лишку хватил! Оно конечно, Христос, когда был в Иерусалиме, однажды и позволил евреям отстегать себя бичами.[4] Думаешь, это он был такой кроткий?! Черта с два! Просто он хотел проучить святотатцев и безбожников. Скажешь, не так? Ну тогда смотри, что было потом. От Иерусалима не осталось и камня на камне,[5] а это мерзкое племя псов обрезанных было развеяно и рассеяно по всему миру, как бесплодный песок…[6]

Хуан-Тигр был высоким и очень худым; проводя все дни напролет на улице, за своим прилавком, он почти и не спал. Просыпаясь с зарей, он уходил за город, в поле – собирать лекарственные травы. Возвратившись к семи утра, он открывал свой ларек, откуда уже не отлучался до семи вечера. Потом он шел домой, где, запершись, готовил настои и пилюли. В полдень, когда колокол соседней церкви святого Исидора[7] звонил «Ангела вопияше», к палатке Хуана-Тигра приходила старуха-служанка по кличке Карга – с виду вылитая ведьма, да вдобавок еще и кривая. Она приносила своему хозяину обливной глиняный горшок с дымящейся похлебкой. Хуан-Тигр усаживался, ставил посудину на колени и принимался за еду, неторопливо черпая суп самшитовой ложкой. В девять вечера он, не садясь за стол, обычно слегка перекусывал, а напоследок, послушав племянника, который читал для него по диагонали мадридскую газету, отправлялся в лавочку одной знакомой дамы поиграть в карты – часа на два, не больше.

Хуан-Тигр был на все руки мастер и знал обо всем на свете, и поэтому к его прилавку стекался самый разношерстный и неожиданный люд: студенты, чтобы заложить свои учебники в начале года и выкупить их накануне сессии; дамы в интересном положении в поиске кормилиц; служанки – с просьбой написать письмецо отсутствующему кавалеру; кислые старые девы – ненасытные чтицы бульварных романов; страдающие ревматизмом тучные священники – попробовать, не поможет ли им гомеопатия; инкассаторы из банка – за иностранными векселями, которые им сбывал Хуан-Тигр; хитрые, себе на уме, крестьяне – за разного рода советами, как медицинскими, так и юридическими (благо они постоянно друг с другом судились); и, наконец, его постоянные клиенты – продавцы и покупатели зернобобовых. Хуана-Тигра считали богачом и скрягой, хоть и одобряли его великодушное намерение вывести в люди бедного племянника. Лет двадцать тому назад, не меньше, Хуан-Тигр впервые поставил на этой площади свой ларек, и с тех пор его честность и чистота его жизни вошли в поговорку. И тем не менее он вызывал у горожан непреодолимое недоверие, которого никто и не скрывал. Может быть, причиной такого отношения было таинственное происхождение Хуана-Тигра; а может, его угрюмый и замкнутый характер, из-за которого Хуана и прозвали Тигром. Настоящая его фамилия была Герра Мадригаль – «война» и «мадригал», совершенно несовместимые, что и говорить, понятия, мирное соседство которых удивляло не меньше, чем согласие между собакой и кошкой. Некоторые друзья, сколь малочисленные, столь и преданные, раструбили по всему свету, что, несмотря на прозвище, на самом деле Хуан-Тигр – овца-овцой. Правда, на него иногда ни с того ни с сего находили приступы ярости, хотя с годами они и случались все реже и были уже не такими сильными. Несмотря на известное всем прозвище, люди, обращаясь к нему, нередко называли его «доном Хуаном» – из вежливости и уважения к его возрасту, уже, надо сказать, немалому. Однако никогда и никому не удалось уличить его в донжуанстве: даже ни разу ни на одну женщину не взглянул он страстно или двусмысленно. И тем не менее несмотря на свои сорок пять лет и свой устрашающий и мрачный вид (а может статься, и наоборот, благодаря ему) во многих женщинах он возбуждал неиссякающее любопытство, в котором были и симпатия, и влечение, ведь женщинам свойственна тяга к необычному, ужасному или таинственному.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.