Хрустальный мир - [56]

Дверь беседки была распахнута настежь. Сандерс вскарабкался по ступенькам на крыльцо и вошел в комнату. Он взглянул на кровать, в заиндевелых глубинах которой, словно пловцы, заснувшие на дне заколдованного бассейна, лежали рядом Серена и владелец рудников. Глаза Торенсена были закрыты, а из дыры у него в груди, как изысканнейшее морское растение, распустила свои нежные лепестки кроваво-красная роза. Рядом с ним спокойно спала Серена, невидимые биения сердца окутывали ее тело едва заметным янтарным сиянием — истончающимся проблеском жизни. Хотя Торенсен умер, пытаясь спасти ее, она продолжала жить в своей полусмерти.

Что-то сверкнуло в полумраке за спиной Сандерса. Он обернулся и увидел, как под деревьями, оставляя за собой потоки рассеивающихся в воздухе частиц, пронеслась сверкающая химера, человек с пылающими руками и грудью. Он отступил за крест, но человек уже исчез, унесся прочь, затерявшись под хрустальными сводами. Пока исчезал оставшийся от него светящийся след, Сандерс слышал, как в выстуженном воздухе эхом отдается его голос, жалобные слова в оправе самоцветов — как и все в этом преображенном мире.

— Серена!.. Серена!..

Призматическое солнце

Спустя два месяца, заканчивая свое письмо директору госпиталя для прокаженных в Форт-Изабель, доктору Полю Дерену, в тишине спальни отеля в Порт-Матарре, Сандерс писал:

…здесь, в пустом отеле, кажется трудным поверить, Поль, что вообще имели место странные события, связанные с этим фантасмагорическим лесом. И однако в действительности я нахожусь от него милях в сорока, может, чуть больше, — если ворону (или, скорее, грифону?) взбредет в голову прилететь сюда из зоны эпицентра, находящейся в десяти милях к югу от Монт-Ройяля. Если какое-либо напоминание понадобится мне самому, так рана у меня на руке зажила еще не до конца. Если верить бармену из ресторана внизу — хорошо, что хотя бы он все еще на своем посту (почти все остальные уже уехали), — сейчас лес продвигается за день в среднем на четыреста ярдов. Один из приехавших сюда журналистов в беседе с Луизой заявил, что при такой скорости продвижения к концу следующего десятилетия окажется кристаллизованной по меньшей мере треть земной поверхности, а десяток-другой столиц станут напластованиями хрустальных призм, как это уже случилось с Майами, — вы, без сомнения, сталкивались с упоминаниями о покинутом курорте как о городе тысячи церковных шпилей, материализовавшемся видении Иоанна Богослова.

По правде говоря, меня, однако, мало беспокоят виды на будущее. Как я уже говорил, Поль, теперь очевидно, что истоки всего этого выходят далеко за рамки физики. Когда я, выходя из леса с золотым крестом в руках, набрел в пяти милях от Монт-Ройяля на армейскую заставу (всего через два дня после того, как видел беспомощное привидение, которое было когда-то Вентрессом), то был полон решимости никогда больше в лес не входить. Все оказалось перевернутым с ног на голову, меня отнюдь не стали прославлять как героя, а отдали под военно-полевой суд — по обвинению в грабеже. На первый взгляд, с золотого креста исчезли все драгоценные камни — щедрый дар горнодобывающих компаний, и тщетно я пытался возражать, доказывая, что эти камни стали платой за мою жизнь. Меня спасло лишь вмешательство Макса Клэра и Луизы Пере. По нашему предложению в лес на поиски Сюзанны и Вентресса был направлен экипированный крестами с самоцветами военный патруль, но он был вынужден отступить ни с чем.

Как бы ни менялись мои чувства, теперь я, однако, уверен, что рано или поздно вернусь в лес у Монт-Ройяля. Каждую ночь раздробленный диск спутника «Эхо» пролетает над нами, озаряя полуночное небо, как серебряная люстра. И я убежден, Поль, что уже начало кристаллизоваться и само солнце. На закате, когда его окутывает пелена пунцовой пыли, солнечный диск кажется перечеркнутым четко различимой решетчатой структурой, огромной опускной решеткой, которая однажды рухнет на планеты и звезды, прервав их бег.

Как показывает пример мужественного священника-отступника, отдавшего мне крест, в этом замерзшем лесу нам предстоит обрести безмерную награду. Там прямо у нас на глазах свершается преображение всех одушевленных и неодушевленных форм, дар бессмертия оказывается прямым следствием отказа любого из нас от своей собственной физической и временной тождественности.

Какими бы апостолами мы ни были в этом мире, там мы волей-неволей становимся апостолами призматического солнца.

Стало быть, окончательно поправившись, я вернусь в Монт-Ройяль, примкнув к одной из отправляющихся отсюда научных экспедиций. Не составит особого труда ускользнуть от людей, и тогда я вернусь в заброшенную церковь в этом зачарованном мире, где днем в окаменевшем лесу парят фантастические птицы, а на берегах кристальных рек, словно геральдические саламандры, драгоценными самоцветами искрятся крокодилы; и где ночью среди деревьев проносится озаренный человек, руки его — как золотые колеса, голова — словно радужная корона.

***

Отложив ручку, когда в комнату вошла Луиза Пере, доктор Сандерс аккуратно согнул исписанный лист и засунул его в старый конверт от письма Дерена, в котором тот спрашивал о дальнейших планах Сандерса.