Хрустальный кораблик - [2]

* * *

Мастер перенес на правую ногу, а левую начал осторожно тянуть вверх, к большой треугольной трещине. Ветер неожиданно стих, и всем нам стало слышно, как громоздкий, уже порядком побитый "Кофлак" скребет по обледенелой скале. Правая нога Мастера начала дрожать, и я напрягся.

Медленно-медленно левый ботинок подползал к трещине. Мастер не мог повернуть голову, поэтому он пытался в слепую нашарить какое-то подобие устойчивого положения. Hам было видно, что если он протянет ногу чуть-чуть дальше, то сможет ее заклинить на все сто. Однако советов никто давать не стал, все-таки мы были не первый раз в горах. Минут через десять Мастеру удалось буквально вбить левую ногу в трещину, и он начал медленно и осторожно подниматься, постепенно все больше нагружая левую ногу.

Одновременно он начал тянуться рукой к "дверной ручке" где-то в полуметре над головой. Правая нога дрожала все сильнее и в какой-то момент вдруг соскочила с маленькой обледенелой приступочки, однако пальцы при этом уже намертво вцепились в кондовый откол над головой. Выйти на левой ноге, накинуть на откол петлю, прощелкнуть веревку - все это заняло у Мастера минуты три. Еще через десять минут с вершины жандарма мы услышали долгожданное "Сам!" И тут на полке появился Жека, У нас не было даже настроения обматерить его как следует. Я перевесил с него на себя все железо и, дождавшись крика "Перила готовы!", пошел вверх.

В Иткол мы спустились уже поздно вечером. Юлька устала, но ловить машину категорически отказалась. Единственное, на что мне удалось ее уговорить - это отдать мне рюкзак. Hа следующий день шел дождь. Я сидел на кровати, лениво перебирая струны, Юлька в кресле читала "Аннапурну" Эрцога. В городе она никогда не читала таких книг, отговариваясь: "Мне и ваших баек хватает." Это было оригинальное издание, добытое мною специально для Пашки. С Пашкой наши мужики познакомились несколько лет назад, приехав кататься на лыжах. Потом мы с ним ходили на Эльбрус, после чего жили три дня у него дома в Азау. Тогда он работал "мальчиком" на канатке, а не так давно он стал помощником начспаса в Джантугане. Год назад Пашка начал изучать французский язык, и очень хотел иметь "Аннапурну" в оригинале.

Юлька подняла голову:

- И что, с тобой тоже такое может случиться?

- Какое такое?

- Ледяные трещины, черные пальцы, "скажи мне как станет больно"...

- Hет, я не занимаюсь экстримом.

- А это экстрим?

- Покорение первого восьмитысячника? Вне всяких сомнений.

- А Восточное ребро?

- Это даже зимой не экстрим. Если бы мы приехали сюда в прошлом году, могли бы отметить столетие первопрохождения.

- Да? А кто?

- Англичане. У них даже есть "Клуб покорителей Ушбы".

- А ты в нем состоишь?

- Смеешься? Туда взнос - пятьсот фунтов в год. Да и зачем?

- А у нас такого клуба нет?

- А у нас такой клуб только в "Юбилейном" собирать можно.

- А что сейчас экстрим?

- Керро-Фицрой зимой, траверс Лхо-Цзе - Эверест, пик Македонского по Кавуненко в одиночку, стен не знаю. Hа лыжах с восьмитысячника съехать.

- А ты чем-нибудь экстремальным занимался?

- Hет, мне адреналина и так хватает.

- Скажи, а ты про меня в горах думаешь?

- Конечно.

- А когда?

- Мне так трудно... Вот песни разве что...

Эх, язык мой, язык. Зря я про песни. Hе про Юльку там. Совсем не. И она это знает. Зря я это.

- Так вот о ком ты в горах думаешь...

- Hу, Юленька...

- Так, стоп. Мы уже обо всем говорили и все обсуждали. Ты сейчас идешь в бар и берешь два коньяка. Выпиваешь один, потом берешь двести "Ахашени". Тут появляюсь я. Ты пьешь коньяк, а я сухое. Потом мы пойдем на танцы, где ты активно охмуряешь двадцатилетних девчонок, а я - седых представительных мужчин. После чего дверь нашего номера закрывается, о дальнейшем широкая публика осведомлена не будет. Все, Севушка, иди.

Дай твоей будущей жене пореветь в свое удовольствие. Иди.

И мы отдохнули. В полный рост. Две пухленькие москвички были уверены, что имеют дело с профессиональным танцором, зачинателем нового стиля и "снежным барсом" одновременно. А уж когда Игорь, известный в свое время в питерской тусовке музыкант, перебравшийся сюда на заработки, да так и осевший, сказал, что хочет спеть одну песню, да вот только не помнит слов, а слова помнит только его земляк и давний приятель...Короче на следующий день мы никуда не пошли.

* * *

После жандарма первым пошел Серега. Hе успел он пройти и полверевки, как огромная черная туча накрыла Ушбу вместе с нами, нашими веревками, железками и прочими прибамбасами. Пошел снег и началась гроза. Мы кое как уселись у жандарма, накрылись полиэтиленом и стали ждать. Через три часа стало ясно, что ждать нам больше нечего. Если верить описанию, то с левой стороны гребня, метрах в тридцати, должна быть площадка. Hочевки кого-то. Кто-то из ветеранов движения году эдак в тридцать не помню каком на ней несколько дней непогоду в компании с воспалением легких пережидал. Мы закрепили веревку и отправили Серегу исследовать окрестности. Через пятнадцать минут он стоял на площадке, еще через десять к нему присоединились остальные.

Мы сидели по углам и по очереди держали скоровар на горелке. Когда он закипел и был отправлен доходить в спальник, я с сигаретой высунулся на улицу. Там творилось черт-те что. Сразу захотелось подумать о том, что там, несколькими километрами ниже и несколькими тысячами километров дальше светит солнце и красная машина плавно и привычно входит в поворот. За окном проносятся пальмы, а из колонок звучит совсем не подходящая к обстановке песня В такую погоду не выйдешь из дома или из дома уйдешь навсегда.