Хрустальное сердце - [68]

— Я бы тебя никогда там не оставил. Нас прикрывал спецназ. Мне просто нужно было протянуть время до начала штурма. — Он посмотрел на ее забинтованное плечо, добавил: — Прости.

…Мы в ответе за того, кого приручили. Он подобрал Лизавету на улице, как умел, опекал ее и вот — не уберег.

Здоровой рукой она сжала его запястье. Ее ладошка была горячей и сухой. Раньше она избегала каких бы то ни было прикосновений. Наверное, это что-то значило. Макс всмотрелся в крапчато-каштановые глаза и испугался. Того, что он в них увидел, просто не могло быть. Это все стресс…

Лиза почувствовала его испуг, отдернула руку, спрятала под простыню, улыбнулась виновато.

— Это значит, что ты меня прощаешь? — спросил он.

Она кивнула.

— Скажи: Легостаев, я тебя прощаю.

В ответ — ничего. Только эта виноватая улыбка. Профессор Полянский оказался прав: ее немота — это, скорее, нервное. Он же не глухой, он слышал, как она звала его по имени! Ей нужна была стрессовая ситуация. Ее пытались убить — она молчала, а заговорила, когда попытались убить его. Это что-то значит? Наверное, но Максим не будет об этом думать. Не сейчас. Может быть, чуть позднее…

— Ну, я пошел? — Макс встал, от неудобного сидения в ковбойской позе затекли ноги. Дурак, нужно было не выпендриваться, а сесть как нормальный человек.

Его отступление из палаты было похоже на бегство с поля боя. Почему-то именно дезертиром он и ощущал себя в этот момент. Отбитое ухо опять заболело и задергалось. Интересно, а она заметила, каким красавчиком он стал? Надо было сказать, что это тоже боевое ранение. Нет, по сравнению с ее огнестрелом его отбитое ухо — слишком несерьезно…

Когда пришел Легостаев, Лиза чуть снова не бухнулась в обморок. На сей раз — от радости. Последнее, что она помнила, — это целящийся ему в спину ствол. А потом начался ад, и она потерялась…

Приходить в себя было больно и страшно. Лиза почувствовала этот страх, еще бродя по границе между реальностью и забытьем. Если тот пистолет выстрелил, то возвращаться нет смысла. Находясь по ту сторону реальности, она очень хорошо это понимала. Понимала и отчаянно боялась.

Она очнулась не в пыточном застенке с пылающей жаровней и набором гестаповских инструментов, а в самой обычной больничной палате. Наверное, нет, даже наверняка, это добрый знак. Наверное, тот ад уже закончился. Если так, то ей снова повезло, потому что ад, который она успела увидеть, был очень страшным.

Теперь самое главное — узнать, что с Максом…

В том полузабытьи, в котором Лиза пребывала до этого, ей казалось, что она может разговаривать. Она попыталась заговорить с хлопотавшей над ней медсестрой, но не смогла.

— Лежи, милая, лежи, — женщина погладила ее по голове. — Теперь уже все будет хорошо. Рана у тебя пустяковая, до свадьбы заживет.

Лиза хотела спросить о Максе, но как тут спросишь, когда у тебя афазия?..

Она не знала, сколько времени пролежала, тупо глядя в потолок. Приходили какие-то люди, осматривали ее, проверяли, как наложена повязка, делали уколы. Некоторые, как давешняя медсестра, ее жалели, некоторые просто выполняли свою работу, но ни один из них не рассказал ей про Макса.

Легостаев появился, когда она была уже на грани истерики, подошел к ее кровати, по-ковбойски уселся на стул. Он выглядел целым и невредимым. Вот только одно ухо у него пылало и топорщилось.

Словно камень с души упал! Лиза всегда считала это выражение образным, но, как только увидела Макса, живого, с идиотски оттопыренным ухом, сразу почувствовала, как исчезла невидимая плита, давившая на грудь, мешавшая дышать.

Ну и пусть он подонок… зато живой. Спасибо тебе, Господи, что он живой!

— Давай поговорим, — сказал Макс.

Теперь, когда она убедилась, что с ним все хорошо, можно было обижаться, можно было начинать его презирать…

Лизавета кивнула: теперь она может себе позволить быть великодушной.

Легостаев сказал, что она разговаривала, звала его по имени. Он уговаривал ее повторить этот подвиг, а она не смогла. Точнее, боялась до чертиков, что вместо нормальной человеческой речи выдаст какую-нибудь абракадабру. За год немоты Лиза просто забыла, как это делается. Наверное, Легостаев не врет и она тогда на самом деле заговорила. Наверное, это хороший знак, и профессор Полянский был прав. Наверное, ей стоит попробовать, но не сейчас, не при нем.

Кажется, Легостаев расстроился даже больше, чем она сама. Нет, не расстроился, а разочаровался. Как маленький мальчик, который ждал в подарок на день рождения железную дорогу, а получил пару носков. Это разочарование было таким очевидным, что Лиза расплакалась.

Она плакала и убеждала себя, что это от стресса, а обида тут совсем ни при чем. А впереди ее ждало новое потрясение — этот день был богат на потрясения, — Легостаев и не собирался ее предавать! И никакой он не подонок, спасибо тебе, Господи. Он порядочный, честный и… очень смелый.

Она ошалела от радости и допустила страшную бестактность, повела себя так, словно они друзья. А он испугался — по глазам было видно. И, наверное, в который уже раз пожалел, что связался с ней. Мало того что общение с ней опасно для жизни, так она еще и о субординации забывает…