Хрустальное сердце - [2]

— Ну что вы, я была только рада — по саду прогулялась, — улыбнулась Катя. — Тут и в самом деле просто божественное место. И хорошо, что здесь не какая-нибудь Барвиха. Центральная аллея в линеечку, вдоль нее — туя, подстриженная шарами, идеально ровные газоны и фонтан на входе. Видел один такой сад — считай, видел и остальные. Я уж не говорю о соседях…

— Да уж. Нормальный человек такого соседства, как там, не вынесет. Да и не станет лишнего платить за землю в не слишком, скажем прямо, экологически чистом районе. Слишком от столицы близко.

— Да и тут не очень далеко. Но совсем ведь другое дело.

— Люблю я Истру, — сказал Федор, шагая к дому рядом с Катей, — Тут и река, и сухо. Все в одном флаконе. А все же я — молодец, — похвалил он сам себя, — неплохая хижинка получилась.

— Неплохая, — кивнула Катя. — И опять же, как хорошо, что дом не подавляет, он не слишком велик, но и не маленький. В самый раз.

— А то! — Федор постучал себя по груди и пропустил Катю вперед, открывая ей дверь, ведущую с открытой террасы в дом.

Изюминкой этого проекта Станкевича были и нестандартные комбинации, и необычайная функциональность, где любое декоративное решение имело свой практический смысл. Основной объем дома определялся трапециевидной каменной конструкцией, по периметру которой располагались навесы, и весь этот проект отчетливо напоминал дома в прерии знаменитого Райта. Но Федор любил использовать в своей работе такие вот «скрытые цитаты». И заказчики, как правило, приходили в восторг от его невообразимых, но потрясающе органичных компиляций.

«Я — стилист», — гордо заявлял Станкевич.

И был абсолютно прав. Кого-нибудь иного обозвали бы плагиатором, но только не основателя и хозяина фирмы «Modus», что в переводе с латыни значило «Образ». И образы Федор строил абсолютно для всего, что попадалось ему на глаза.

Окно в гостиной было сделано в высоту стены, а центральный объем был с двух сторон полностью закрыт жалюзи. Да и остальные окна не открывали любопытным взорам внутреннюю отделку дома, в котором янтарная желтизна дерева соседствовала с сумрачным, как будто мокрым, камнем.

«Наверняка этот же самый камень Станкевич использовал для камина». — Катя не сомневалась, что камин в этом бунгало есть непременно, к чему обходиться без него?

Из гостиной две легкие лестницы вели на второй этаж. Это было царство грубой керамической плитки и винтажных и антикварных вещей. Катерина отметила, что обстановка комнаты на самом деле старая, вещи довольно небрежно реставрированные, а не искусственно состаренные. Маленькие резные столики, потертый сундук, плетеное кресло с небрежно брошенным на него пледом в сине-красную клетку, ваза из майолики с букетом мелких белых хризантем, литые чугунные подсвечники на каминной полке, диван — настоящий мастодонт с потертой кожей и подушками из меха ламы, бежевыми и серыми. И такого же цвета домотканый палас на полу.

Катя рассматривала картины на стенах, когда вошел хозяин дома. Сергею Оленину на вид можно было дать лет тридцать пять, не больше, хотя этого просто не могло быть — у господина ресторатора наличествовали взрослые дети, сын и дочь.

«Значит, за сорок, то есть примерно пятьдесят?» — подумала Катя, рассматривая мужчину.

Высокий, немного сутуловатый, со светлыми русыми волосами, в которых потерялась бы любая седина, одетый в видавшие виды джинсы «Wrangler» и идеально сидящий серый свитер ручной вязки, очень простой, а значит, запредельно дорогой. Катя знала цену такой нарочитой небрежности, как и то, что дается это далеко не каждому. Образ «мужчины за городом» дополняли ковбойские сапоги.

«Ни дать ни взять персонаж из «страны Marlboro», только лассо не хватает и верного кольта», — усмехнулась Катя, но вслух ничего не сказала.

— Добрый день, — ковбой протянул Кате загорелую крепкую руку, — меня зовут Сергей, а вы — Катерина? Федька мне про ваши дизайнерские таланты все уши прожужжал.

— Здравствуйте. — Катя чуть поморщилась, отбирая у мужчины свою слегка помятую рукопожатием ладошку. — Ну, Федор Борисович сильно преувеличивает.

— Не надо скромничать, душа моя! — Станкевич весь лучился, хотя глаза его оставались пронзительными.

А вот глаза Оленина были совсем другими. В лучиках морщин сияли удивительные, небывалого цвета, почти васильковые очи.

«Именно очи, — настойчиво подумала Катя, — такие больше подойдут прекрасной женщине, а не этому крепкому мужику с широченными плечами и обветренным лицом. Высокий лоб, упрямые жесткие губы и крупный нос с легкой горбинкой. При своей аристократической фамилии совсем не аристократ. Но и не плебей, это уж точно. Скорее, свободный художник».

— А ты знаешь, Катюша, наш Оленин — писатель. Это помимо того, что владеет несколькими ресторанами, — сказал Станкевич, когда все трое уселись в предложенные хозяином кресла. — Но писательство, как ты понимаешь, кормит не так хорошо, как рестораны. Да, Серега?

— Это правда, — кивнул Сергей. — Мне три мои романа и одна книга стихов принесли совсем чуть-чуть денег и уйму головной боли. Моим издателям ничего не нравилось: то слишком много философии, то слишком мало эротики… Стихи, к слову сказать, я вообще на свои деньги издавал — надоел редакторский произвол, да и обложку хотелось такую, как мне нравится, а не такую, как левая пятка главреда подскажет. Так что теперь я пишу не для издательств, а для себя. И могу за свои кровные деньги напечатать что хочу и не морочиться. А сын оформит. Он у меня неплохой график, хотя и бездельник изрядный.