Хруп. Воспоминания крысы-натуралиста - [20]
Усвоив язык девочки, я перешла к более основательному наблюдению над речью других людей, пользуясь для того самыми мимолетными случаями. Кое-что пугало меня своей трудностью, кое-что было уже мне удивительно легко. Разбить на отдельные звуки длинную речь взрослого человека и уловить в них некоторые слова моей невольной учительницы было делом ужасно трудным и доступным — и то не всегда — только такому тонко выработавшемуся слуху, как мой. Но зато я легко разбирала смысл речи взрослого, если он обращался к кому-нибудь с короткой речью, в которой было два-три звука, мне уже знакомых из языка маленькой девочки.
Для примера, как теперь помню, могу привести такой случай, который я для ясности изложу уже моим настоящим языком.
Я прекрасно изучила, что звуки «на», «возьми», «прими» значили одно и то же, т. е. предложение принять предмет из одних рук в другие, знала, что звуки «дай», «беру», «протяни» и кое-что другое значило противоположное, т. е. предложение сделать то же самое, но только не тем лицом, которое их говорит. В первом случае говоривший отдавал вещь, а во втором — он ее получал. Знала я также, что звуки «не», «нет» и все, на них похожие или их заключавшие, значили отказ, несогласие. Так, слыша «не надо», «некогда», — я уже знала, что говоривший их отказывается от предложений и при этом — кстати замечала — часто тряся головой. Впрочем, были у меня и курьезы… Например, звук «несколько» мне всегда напоминал отсутствие чего-нибудь или отказ, а впоследствии оказалось наоборот, и «несколько кусков хлеба» вовсе не значило «ни одного куска хлеба». Но очевидно: нет правил без исключения!..
Итак, зная много отдельных длинных и коротких, простых и сложных звуков (слов), я в рассказываемом мною случае хорошо понимала слова моей учительницы: «Дайте попке воды». За ними обыкновенно следовало наливание воды в попкину ванночку.
Но вот однажды наш серый попугай слишком поусердствовал над положенными ему орехами и каким-то образом основательно подавился крупным ядром. Он как-то зауркал, закинулся навзничь и повалился с насеста вниз. Звук этот обратил внимание сидевшего за столом хозяина, который обернулся и посмотрел на задыхавшегося попугая. Увидев его, он быстро вскочил, подбежал к клетке и схватил было ванночку. Заметив, что последняя пуста, он бросился к двери и ясно ясно для меня, закричал:
— Дайте попке скорее воды!
В этих словах был новый для меня звук «скорее», и я тотчас принялась за его разрешение путем обсуждения обстоятельств, при которых он был произнесен и которые за ним последовали. Я видела хозяина несколько возбужденным, нетерпеливым, видела, как прибежавшая с водой женщина поспешно эту воду подала и как столь же поспешно хозяин влил эту воду в горло попугаю.
Попугай скоро оправился, но не в этом был мой интерес. Очевидно, звук «скорее» имел отношение к поспешности. Я это вывела и ждала подтверждения, которое, к моей довольно обычной удаче, не замедлило последовать.
В этот же вечер в растворенное окно нашего кабинета влетела летучая мышь — я уже знала это животное, — и все человеческое население принялось ее ловить. Это было не так легко, так как проворное существо носилось по комнате, ловко избегая тех тряпок, которые в него бросались. Внезапно я услышала слова хозяина:
— Скорее закройте окно!
И вслед за этими словами девочка побольше быстро подбежала и захлопнула окно, как раз вовремя, так как мышь порхнула в этот момент именно к нему.
Но меня ловля более уже не интересовала, и, если бы эти люди были бы проницательнее, они заметили бы, что маленькое существо, жившее на окне в большой клетке, пришло в неописуемый восторг. И было отчего: еще один разгаданный звук, еще одним шагом ближе к заветной цели!
Так — медленными, но твердыми шагами я завоевывала свои новые знания и становилась существом исключительным. Кроме меня никто об этом не знал, да и узнает ли? Этого одного сознания было бы достаточно, чтобы прекратить это никому не нужное и никем не постигаемое дело моего самообразования, но в числе моих достоинств была одна черта характера, которой я столь же гордилась в жизни, как и моими знаниями, это — твердость и непоколебимость в осуществлении раз намеченной благородной цели. Я и теперь считаю, что благородную цель всякий должен преследовать, не отступая и в то же время не ставя ее на глаза ради дешевой похвалы. Само благородство цели — вот что должно быть двигателем чистой и идейной задачи. Полагаю, что старая, дряхлая крыса в этом случае не глупее высших существ природы — людей.
VI
Утро в кабинете. — Мир движений. — Трудности новой задачи. — Конец венчает дело
