Хроники жизни сибиряка Петра Ступина - [35]
Позвали меня, развязали рану. Надо мной большой светящийся абажур, в котором я вижу себя. Подошёл главный врач. Меня [Мне] накрыли лицо марлей. Одна сестра впереди [,] другая взади [сзади,] у ног. И когда врач сказал: «Эфир» [,] я оттолкнул сестру, сел и сказал [: ] [»] Я наркоз принимать не буду [»]. Врач на меня строго: «Почему?». Я им: «Вы отрежете мне руку?». Он отвечает [: ] «Нет, мы посмотрим». Я ни в какую и сказал им, что делаете операцию под местным уколом или я не буду делать операцию, и хотел ноги сбросить с операционного стола. Еще пришла врачиха — женщина, [они ещё раз] осмотрели мою рану и сказали [: ] «будем делать под уколом, но будет очень больно». В общем, сделали мне операцию. Руку оставили. Одна сестра держала левую руку и меня за грудь, другая лежала на ногах. Операцию я чувствовал, даже появлялись боли, когда сшивали артерию и нерв. Все мое тело было в движении, а сам все время смотрел в абажур, как в зеркало. Врач, который делал операцию, разговаривал со мною, задавал вопросы. Я ему за время операции рассказал полностью свою автобиографию. [А] утром врач пришел в палату с вопросом [: ] «где здесь мой сибиряк?» [—] и посидел на моей кровати, что-то еще спрашивал, я уже не помню. В госпитале пролежал 10 дней, здесь познакомился и подружился с земляком, он был с Бодайбинского района343, он тоже был раненый. Фамилия Игумнов Владимир Васильевич. Я писать письма не мог и [он] писал за меня, а я ему диктовал344. Мы с ними два раза ходили [в] близлежащие дома. Дома были заброшены, домашняя обстановка была почти не тронута. Нашел я себе хромовые сапоги, брюки, еще кое-что по мелочи и у меня получился небольшой узел. Но воспользоваться не пришлось.
По прибытии в госпиталь в Тамбов345 {,} нас всех проверяли, узелки наши отбирали при входе. Все пропало. 5—6 февраля [1945 г.] погрузили нас в санитарный поезд и привезли в Тамбов. Война продолжается, а я нахожусь в глубоком тылу на излечении. Гипсовую рубашку проносил 3 месяца. После снятия гипса, рана не затянулась. Образовался свищ — гнила кость. На лето нас вывезли за город, в санаторий. Там мне сделали вторую операцию. При операции, видимо, была большая потеря крови и мне сделали вливание крови. На бутылочке, в которой была кровь, стояла надпись. «Челябинск, институт, фамилия донора [»] — фамилия была женская. Значить [значит] [,] мне влили женскую кровь. После вливания я пришел в палату, обед стоял в тумбочке. И сразу сел обедать. [И] уже доедая, прибежала сестра и говорит, что нужно 2 часа подождать, а я говорю ей [,] «что я уже пообедал».
Вскоре нас перебазировали обратно в Тамбов. Недалеко была речка Цна346. Ходили купаться. Ходили в город. Со мною рядом лежал тоже раненый с 1925 г. из Белоруссии, Пинской области347, Чопко Николай Алексеевич. Мы с ним сдружились. Он выписался из госпиталя раньше меня дней на 10. Мы с ним переписывались. В 1983 г. я ездил к нему в гости. Приняли меня, как родного брата. Жил [он] в Антопольском районе348, село Головчицы349. Работал ветераном350 [,] жена учительницей в школе начальных классов. Один взрослый сын, уже работал. Держали хозяйство скота, свиней, птицу. Прожил у них почти неделю [: ] огород, сад. Два ящика яблок было отправлено ко мне домой, посылкой. Погиб [Николай Алексеевич] в 2000 году на своей машине [,] возвращался из Пинска домой, так написал его сын. Конечно, жалко.
В госпитале с нами лежали раненые из других государств, воевавших за немцев [—] французы, итальянцы, румыны и т. д. Они лежали отдельно в палате человек 20.
День победы я встретил в госпитале.
***351
С первых чисел октября 1943 г. по 26 января 1945 г. я был на передовых позициях, где приходилось сидеть в окопах по колено в воде, пройти сотни километров по болотам, по гатям, по бездорожью, много раз бывать в наступательных операциях — только в наступательных352 в составе 372-й стрелковой Новгородской Краснознаменной дивизии. Новгород, Нарвский плацдарм, Карельский перешеек, Выборг, снова Нарва, Эстония, Польша, Пруссия. Вот это мой боевой путь
