Хроники замка Брасс - [14]

Всадники поднялись на холм. Теперь он видел их силуэты. Они сидели верхом, выпрямившись в седле. Их позы дышали гордостью. Да кто же они такие?

Хоукмун заметил проблеск меди и понял, что один из них лжеграф. Однако на других не было столь приметных доспехов. Они поднялись на вершину холма и увидели его лошадь.

Он услышал, как его зовет граф Брасс:

– Герцог Кёльн?

Хоукмун не отозвался.

Зазвучал еще один голос. Как будто утомленный.

– Может, он отошел облегчиться за руины?

И Хоукмун, потрясенный, узнал и этот голос.

Это был голос Гюйама Д’Аверка. Покойного Д’Аверка, который умер такой нелепой смертью в Лондре.

Он увидел, как этот человек подходит, сжимая в руке носовой платок, и узнал лицо. Точно Д’Аверк. Хоукмун, холодея от ужаса, понял, кто оставшиеся двое.

– Подождем его. Он ведь сказал, что придет, так, граф Брасс? – заговорил Боженталь.

– Да, сказал, что придет.

– В таком случае надеюсь, он поторопится, потому что этот ветер пробирает даже мою толстую шкуру, – прозвучал голос Оладана.

И тут Хоукмун понял, что видит кошмар, неважно, спит он или бодрствует. Ничего хуже он не испытывал никогда в жизни: перед ним находились люди, так сильно похожие на его покойных друзей, они говорили и двигались, как его друзья, вели себя так же, как они вели себя в компании друг друга пять лет назад. Хоукмун отдал бы жизнь, чтобы вернуть их назад, но он знал, что это невозможно. Никакое волшебное зелье неспособно оживить того, кого разорвали на куски, как Оладана из Булгарских гор, а куски разбросали по полю боя. А ни на ком из прибывших не было даже ран.

– Я наверняка схвачу простуду, может, даже умру во второй раз. – Это Д’Аверк, как всегда, беспокоился о своем здоровье, хотя был здоров как бык. А они точно призраки?

– Непонятно, что свело нас вместе, – размышлял вслух Боженталь. – И почему в этом тусклом, лишенном света мире? Я уверен, граф Брасс, мы уже встречались с вами, в Руане, кажется? При дворе Ганаля Белого?

– Точно.

– Судя по тому, что о нем говорят, этот герцог Кёльнский еще хуже Ганаля, такой же неразборчивый в средствах и кровожадный. Единственное, что нас всех объединяет, насколько я понимаю, это то, что все мы падем от его руки, если только не убьем его сами. Но в это трудно поверить…

– Он предполагает, что мы стали жертвами заговора, о чем я вам уже говорил, – вставил граф Брасс. – Возможно, это правда.

– Мы точно жертвы чего-то, это верно, – согласился Д’Аверк, деликатно сморкаясь в кружевной платочек. – Но я согласен, что лучше бы обсудить всё с нашим убийцей до того, как мы разделаемся с ним. Вдруг мы его убьем, а для нас ничего не изменится, так мы и останемся в этом жутком, мрачном месте навеки, да еще и он после смерти составит нам компанию.

– А как ты умер? – почти обыденно поинтересовался Оладан.

– Гнусной смертью, меня сгубили жадность и ревность. Жадность была моя. Ревность – другого.

– Да ты нас заинтриговал, – засмеялся Боженталь.

– Так получилось, что моя любовница приходилась женой другому благородному господину. Она была изумительная хозяйка, рецептов знала множество, друзья мои, что для печи, что для постели – ну, вы понимаете. Так вот, я задержался у нее на недельку, когда муж отправился ко двору, это происходило в Гановерии, где я в ту пору занимался делами. Неделя удалась на славу, но она подошла к концу, потому что вечером возвращался муж. Чтобы меня утешить, моя любовница приготовила отменный ужин. Потрясающий! Никогда еще она не готовила так вкусно. Меня ждали и улитки, и суп, и гуляш, и маленькие птички, тушенные в соусе, и суфле… о, я вижу, что вам неприятно это слушать, приношу извинения.

В общем, ужин был фантастический. Я съел больше, чем позволяло мое хрупкое здоровье, а потом уговорил мою красавицу оказать мне любезность и отправиться со мной в постель еще на часок, потому что до прибытия мужа оставалось два часа. Она с неохотой согласилась. Мы пошли в постель. Пережитый экстаз помог пищеварению. Мы заснули. Надо сказать, заснули мы так крепко, что только приехавший муж сумел нас разбудить!

– И он тебя убил? – спросил Оладан.

– В некотором смысле. Я вскочил. Меча у меня не было. Как и причины его убивать, собственно, поскольку он являлся пострадавшей стороной (а у меня сильно развито чувство справедливости). Я вскочил и выпрыгнул из окна. Без одежды. Под дождь. В пяти милях от своего жилья. И в результате, разумеется, пневмония.

Оладан рассмеялся, и этот звук больно резанул Хоукмуна.

– От нее ты и умер?

– От нее, если быть точным и если этот странный оракул не врет, я умираю прямо сейчас, пока мой дух сидит на продуваемом всеми ветрами холме, что, кажется, нисколько не лучше! – Д’Аверк вошел под защиту стены, оказавшись в пяти футах от того места, где затаился Хоукмун. – А ты, друг, как погиб?

– Упал со скалы.

– Высокой?

– Не… футов десять.

– И от этого ты погиб?

– Нет, меня убил медведь, который стоял под скалой. Поджидал меня там.

Оладан снова засмеялся.

И снова Хоукмун ощутил острую боль.

– Я умер от скандинавской чумы, – сообщил Боженталь. – Или только должен умереть.

– Я пал в сражении со слонами царя Орсона в Туркии, – добавил тот, кто считал себя графом Брассом.