Хроники замка Брасс - [11]

Хоукмун протянул руки и вцепился в пук камышей, стараясь подтянуться и выбраться на сушу, и ему удалось приблизиться к тропе на несколько дюймов, а потом камыш выдернулся из почвы, и Хоукмун упал обратно в трясину.

Он перестал барахтаться, поняв, что его затягивает всё глубже в болото с каждым новым судорожным рывком.

И еще он подумал, что если у него действительно есть враги, желающие ему смерти, то он по собственной глупости в итоге исполнил их желание.

Глава третья Письмо королевы Фланы

Хоукмун не видел коня, зато слышал его.

Несчастное животное чихало, потому что грязь забивала ноздри. Его движения становились всё слабее.

Хоукмуну удалось освободиться от стремян, нога уже не была зажата, однако теперь на поверхности трясины оставались только его руки, голова и плечи. Мало-помалу он приближался к смерти.

У него появилась мысль забраться на спину коня и перепрыгнуть с него на тропу, однако его усилия не принесли результата. Всё, что ему удалось, – еще глубже погрузить животное в трясину. Теперь вздохи коня сделались просто пугающими, сдавленными и болезненными. Хоукмун знал, что скоро и сам задышит так же.

Он в полной мере ощущал бессилие. По собственной глупости он попал в такое положение. Так ничего и не решив, лишь создал новую проблему. И теперь, если он умрет, многие скажут, что его убил призрак графа Брасса, что лишь придаст вес обвинениям Черника и ему подобных. А это означает, что даже Иссельду станут подозревать в предательстве собственного отца. В лучшем случае ей придется покинуть замок Брасс, может быть, уехать к королеве Флане, может быть, в Кёльн. А это означает, что его сын Манфред не сможет унаследовать родовой замок как лорд-хранитель Камарга. Это означает, что его дочь Ярмила будет стыдиться имени отца.

– Я – дурак, – сообщил он вслух. – И еще убийца. Потому что загубил вместе с собой прекрасного коня. Может, Черник прав, может, Черный Камень заставил меня совершить предательство, которого я не помню. Может, я заслужил смерть.

А потом ему показалось, что граф Брасс пронесся мимо, заливаясь издевательским призрачным хохотом. Но, возможно, то был просто болотный гусь, напуганный лисой.

Теперь левую руку Хоукмуна тоже засосало. Он осторожно поднял ее. Больше ему было не дотянуться даже до камышей.

Он услышал, как конь испустил последний вздох, и его голова скрылась в болотной жиже. Увидел, как его корпус всколыхнулся, словно конь силился вздохнуть еще раз. А потом он затих. Хоукмун наблюдал, как тело скрывается из виду.

Теперь и другие призрачные голоса издевались над ним. Неужели это голос Иссельды? Крик чайки. А зычные голоса его солдат? Рычанье лис и болотных медведей.

В тот миг подобный обман казался самым жестоким на свете, ведь его дурачил собственный разум.

Хоукмун снова ощутил ироничность происходящего. Столько сражаться, потратить столько сил на борьбу с Темной Империей. Уцелеть в ужаснейших переделках на двух континентах только для того, чтобы умереть жалкой смертью, одному, посреди болота. Никто не узнает, где и как он погиб. У него не будет даже могилы. Никто не поставит ему памятник перед стенами замка Брасс. Ладно, думал он, это хотя бы спокойная смерть.

– Дориан!

Кажется, на этот раз птица выкрикнула его имя. Он передразнил ее, повторив:

– Дориан!

– Дориан!

– Герцог Кёльнский, – проворчал болотный медведь.

– Герцог Кёльнский, – в тон ему отозвался Хоукмун. Высвободить левую руку было теперь совершенно невозможно. Он чувствовал, как трясина подступает к подбородку. Удушающая грязь сжимала грудь, и дышать становилось все труднее и труднее. У него кружилась голова. Хоукмун лишь надеялся, что потеряет сознание раньше, чем грязь заполнит рот.

Может, если погибнет, то окажется в каком-то загробном мире. Может, снова встретит графа Брасса. И Оладана из Булгарских гор. И Гюйама Д’Аверка. И Боженталя, философа и поэта.

– Эх, – сказал он себе, – если б знать наверняка, такая смерть казалась бы не слишком страшной. Но ведь честь моя все равно задета, а еще честь Иссельды. Иссельда!

– Дориан! – И снова птичий крик сильно напомнил ему голос жены. Он слышал, что у умирающих часто бывают подобные наваждения. Наверное, кому-то это облегчает смерть, однако ему от этого было только хуже. – Дориан! Кажется, я слышу твой голос. Ты рядом? Что с тобой?

Хоукмун ответил птице:

– Я в трясине, любимая, и я умираю. Скажи им, что Хоукмун не предатель. Скажи, что я не трус. Скажи им, что я был просто дурак!

Камыши у берега зашуршали. Хоукмун перевел на них взгляд, ожидая увидеть лисицу. Какой ужас – отбиваться от зверя, когда тебя засасывает болото. Он содрогнулся.

Но в следующий миг из камыша на него взглянул человек. И он узнал это лицо.

– Капитан?

– Мой господин, – отозвался капитан Йозеф Ведла. Затем он отвернулся, обращаясь к кому-то у него за спиной: – Вы были правы, моя госпожа. Он здесь. И уже почти захлебнулся. – Взметнулось пламя факела, когда Ведла вытянул руку, чтобы осветить Хоукмуна и понять, насколько глубоко он ушел. – Ребята, быстрее! Веревку!

– Как я рад снова видеть тебя, капитан Ведла. Неужели моя госпожа Иссельда тоже с тобой?