Хроники времен Сервантеса - [6]

И все-таки еще была надежда. Несколько воинов Константина успели закрыть Керкапорту. Проникших на стену янычар было немного. Их еще можно было окружить и уничтожить. Но известно ведь, что беда не приходит одна.

Раненый янычар сумел прорваться к кондотьеру Джованни и в упор выстрелил в него из пищали. Джованни медленно опустился на каменные плиты. Мануэль ударом меча рассек турку голову и склонился над своим командиром. Рана было тяжелая. Пуля пробила латы и застряла в груди, прямо под сердцем. Джованни открыл подернутые дымкой страдания глаза и хрипло произнес: «Мануэль, отнеси меня на корабль. Я не хочу умирать здесь…»

Подоспел сражавшийся рядом император и тоже склонился над раненым, потрясенный огромностью несчастья.

— Государь, — сказал Джованни так тихо, что Константин с трудом расслышал, — все кончено… мы сделали, что могли… прикажите отнести меня на галеру…

Всего секунду колебался Константин. Он понимал, как важно, чтобы Джованни остался на поле боя. Потом решительно сорвал с шеи один из ключей и отдал его Мануэлю: — Это ключ от ворот, ведущих в бухту, прямо к кораблям. Поспеши.

Император поцеловал Джованни в лоб и вернулся к сражающимся грекам. Ворота открыли, и Мануэль Сервантес, неся на руках раненого командира, стал спускаться по лестнице, ведущей к воде. Телохранители Джованни не отставали от него ни на шаг.

Генуэзцы заметили отсутствие кондотьера. Кто-то из них в ужасе закричал, что битва проиграна. Прежде чем ворота успели закрыть, к ним бросились генуэзцы. Но там уже успели появиться янычары, и к кораблям генуэзцам пришлось прорываться с боем. Не многим это удалось.

Император и его греки остались на поле битвы одни.

Паника среди защитников города не укрылась от находившегося у рва султана. С криком «Город наш!» он бросил в битву полк своих личных телохранителей, последний свой резерв. Это были лучшие из лучших, и вел их двухметровый гигант Хасан, любимец Мехмета. Хасан вращал свой огромный меч с такой скоростью, что он казался нимбом над его головой. Он первым проник на самый верх стены и рвался вперед, уничтожая вокруг себя византийских воинов. Выпущенная из арбалета стрела вонзилась ему в горло, и он упал. Вместе с ним пали семнадцать янычар, но это уже ничего не могло изменить. Вся турецкая армия, воодушевленная примером Хасана, ринулась на приступ. Греков осталось слишком мало, чтобы удержать этот поток.

Константин поднял голову и увидел турецкий флаг, развевавшийся на центральной башне. Он понял, что город и империя погибли, и не имел желания их пережить. Сбросив знаки императорского достоинства, Константин с мечом в руке бросился навстречу янычарам и исчез в людском водовороте.

Что же касается генуэзских и венецианских кораблей, то они сумели вырваться из бухты Золотой Рог, потому что блокирующий ее турецкий флот совсем обезлюдел. Почти все турецкие матросы высадились на берег, чтобы участвовать в грабеже города.

Кондотьер Джованни Лонго вернулся домой, но полученная им рана оказалась смертельной. Его могилу и сегодня можно увидеть на острове Хиос.

* * *

Первыми в Константинополь ворвались янычары, круша все на своем пути. Сопротивление последних защитников было сломлено почти сразу, но пока турки не пресытились убийствами, никому не было пощады. В некоторых местах из-за множества трупов совсем не было видно земли. Кровь стекала в бухту Золотой Рог, расстилавшуюся у стен города как огромное багровое озеро.

Византийский историк Франдзис, друг императора Константина, сражавшийся рядом с ним и попавший в плен, так описал турецкий триумф: «В жилищах мольбы и рыдания, на перекрестках предсмертные вопли, в храмах слезы, везде стоны мужчин и стенания женщин. Турки хватают, тащат, обращают в рабство, убивают и насильничают».

Янычары захватили Константинополь на рассвете, когда луна еще стояла высоко в небе. Султан Мехмет уже много часов знал, что город в его власти. Однако свой триумфальный въезд в поверженную столицу Византии он отложил до вечера, когда разгул резни и грабежей должен был пойти на убыль. Кроме того, ему было важно выяснить судьбу Константина. Он приказал своим солдатам разыскать его тело. Константина долго искали среди груды трупов и опознали лишь по пурпурным сапожкам с золотыми орлами. Такие носили только византийские императоры.

Султан повелел выставить голову Константина на самой высокой колонне в центре города, а тело отдал грекам для погребения. Мехмет был доволен тем, что его враг мертв. Теперь он был не только султаном, но и единственным наследником византийских басилевсов. Всю свою дальнейшую жизнь посвятил он завоеванию тех территорий, которые когда-то принадлежали Византийской империи.

Тем временем турки продолжали грабить великий город. Многие бросились в императорский дворец, который уже никто не охранял. Они растаскивали его сокровища, сжигали книги и иконы, предварительно сорвав с них переплеты и оклады, оправленные драгоценными камнями. А многие ринулись к небольшим, но прекрасным церквям, расположенным в центральном квартале города. В уникальном по красоте священном храме Хоры турки не тронули мозаики и фрески — это было запрещено султаном, — но уничтожили древнюю икону Богоматери — самое священное Ее изображение во всем христианском мире, исполненное, по преданию, самим святым Лукой.