Хроники ветров. Книга суда - [22]

Сам он ничего не ест. Хочет поговорить со мной. Откуда я это знаю? Просто знаю и все. У сыра теплый желтый цвет, кое-где разломанный зелеными нитями плесени.

Нити — Тора — База… задание, которое я не выполнила.

— Как самочувствие?

— Нормально. Гораздо лучше, чем пару дней назад. А шрамы скоро исчезнут?

— Шрамы… — Карл взял со стола белую салфетку и сложил пополам. — Не хотелось бы лгать, но… никто на моей памяти не получал ожоги настолько обширные и глубокие. Вернее, получать — получали. Сразу, когда появились первые… результаты, первая партия генмодифицированных солдат, выяснилось, что при всех видимых плюсах имеется один большой минус. Проект собирались закрыть. Кому нужны воины, которые боятся дневного света? Вот тогда и провели серию экспериментов, чтобы выяснить, насколько серьезна данная проблема. Так вот, Коннован, при световых ожогах, площадь которых превышает тридцать процентов площади тела, наступает шок и смерть.

— Сколько?

У меня кусок в горле застрял. Нет, я конечно знала и о проекте, и об экспериментах, но не точные цифры.

— Тридцать, — подтвердил Карл. — У тебя, насколько могу судить, около семидесяти — семидесяти пяти. Прибавь сюда повторный ожог, уже не солнечный, а температурный и длительный период голодания. Ты просто-напросто не могла выжить. Однако выжила. И я искренне рад.

Я ему поверила.

— …но организм твой находится на крайней степени истощения. Восстанавливаться придется долго, не день-два, как раньше, а год, или десять, или сто…

— Или вообще никогда.

— Вполне возможно и такое, — Карл отхлебнул прямо из бутылки. Прежде за ним подобных вольностей не водилось. — Но я склонен полагать, что со временем все наладится. И в конечном итоге, красавицей ты никогда не была.

— С-спасибо.

От подобного комплемента пропал аппетит. Я знаю, что была не слишком-то красива. Но ведь и не уродлива, как сейчас.

— Ты выжила, Коннован, а это главное. Остальное — не так и важно, поверь моему опыту. — Карл, откинувшись на спинку стула, зевнул. Вежливый намек на то, что тема закрыта. — Лучше скажи, что собираешься делать дальше? Знаю, ты приняла приглашение Рубеуса.

— Ты против?

— Да нет, в общем-то дело твое. Но ты уверена, что ты хочешь именно этого?

Чего он ждет? Сомнений? Отказа? Вежливого отступления: прежде я всегда отступало, стоило Карлу усомниться в правильности выбранного пути. Но «прежде» — это так давно.

— Он мне нужен. Я шла ради него. Тебе интересно, почему я выжила? Я хотела выжить, я хотела вернуться к нему. Я разговаривала с ним там, когда совсем тошно становилось. Когда оставалось одно желание — лечь и сдохнуть, я…

— Я понял. Не кричи, — Карл жестом обрывает монолог признаний. — И, поверь, мне жаль, что так получилось. Я просто надеюсь, он знает, что делает. Ладно, не бери в голову. Лучше попробуй белое, по-моему, чуток кисловато.

Странный разговор оставляет легкий привкус страха. А вино и вправду кисловато.

Глава 6

Фома

Печь пышет жаром, который стекает с выбеленных боков, расползаясь по комнате. Сидеть рядом с печью невозможно, и Фома отодвинул стол к окну. Тем более, что оттуда удобнее наблюдать за Ярви.

Смотреть на то, как она вышивает, приятно. Игла серебряной искрой мелькает в тонких пальцах, а длинная цветная нить ровными стежками оседает на жесткой мешковине. Нитки с иголкой принес Михель, и круглые, деревянные пяльцы, и пять метров жесткой ткани, вроде бы как в подарок от Гейне.

После визита Рубеуса Ярви стала спокойнее. Скарт носила не снимая, и даже решалась выходить на улицу, но только с Фомой. Ну или Михелем: вот уж кто принял решение Повелителя если не с радостью, то хотя бы с облегчением, которого и не пытался скрывать.

А еще Ярви стала улыбаться. Красивая. Слишком красивая для него. И снова ни одной мысли о работе, белый лист бумаги так же чист, как и час назад, но Фому это совершенно не расстраивает.

— А о чем ты сейчас пишешь?

— Да так… о людях. И не совсем людях. О том, что иногда люди не совсем люди и… я окно открою, а то жарко.

— Дом выстынет, да и сам застудишься, — Ярви отложила вышивку в сторону. — Михель утром приходил, говорил, что свинью бить пора, а батько занемог, так помочь надо бы. Я сказала, что поможем. Завтра.

Кровь на руке. Тонкая липкая пленка на пальцах и темная, почти черная капля, стекающая вниз по запястью. Запах дурманит, вызывает приступы тошноты.

— Что с тобой? — Ярви вытерла руки тряпкой. Та уже пропиталась кровью и воняет… как же избавиться от запаха. Хотя нет, он не плохой, запах, скорее непривычный, но приятный.

— Тебе плохо? Ты что, никогда не видел, как свиней бьют?

Свиней? Не видел. Как режут людей — видел, а вот свиней не доводилось. На самом деле ничего сложного. Узкий загон, взрытая черная земля, корыто с водой и пропитанные смолой факелы в углу. Михель стоит у корыта, а Фоме нужно открыть дверь хлева и выгнать свинью наружу. А она не выходила, только испуганно хрюкала, забиваясь в вонючую темноту хлева. Заходить внутрь было жутковато, но Фома зашел и хворостиной перетянул дрожащую жирную тучу.

Что было дальше — он не видел, специально задержался внутри, чтобы не смотреть. В хлеву пахло навозом и гниющей соломой, от которой подымался уютный пар. Сквозь тонкую стену было слышно, как тяжко дышит корова и блеют овцы. Истошный визг и тишина, можно выходить, но Фома медлил, выходит, что не зря.