Хроники Смертельной битвы: Во имя высоких целей - [14]

Все пути к отступлению были отрезаны. Китана знала, что ей не простят малодушия или неудачи, и скорее предпочла бы умереть, добиваясь цели, чем отказаться от Эдении. В случае провала участь ее была бы незавидна: потерпевших поражение безжалостно и хладнокровно определяли на подобающее место, не давая возможности переиграть неудачную партию. В случае с высокопоставленными подданными меру наказания определял сам Император, и это пугало Китану куда больше всех возможных трудностей, ведь ее позор лег бы пятном на его имя. Он был волен решить ее судьбу как угодно: публичная казнь, тайное убийство, ссылка, безвестное существование вдали от сердца Империи…

Возможно, Шао Кан пожалел бы ее и дал возможность сохранить видимость достоинства, заключив выгодный брак, но эта перспектива казалась Китане еще более удручающей, чем предыдущие. Вспоминая слова Синдел, она вскипала от негодования. Замужество означало для нее утрату всего, что было ей дорого, и в первую очередь права считаться воином. А еще свободы действовать, говорить и вообще распоряжаться собой по своему разумению. Саму Синдел такая жизнь, видимо, вполне устраивала, тем более что Император был к ней искренне привязан и терпеливо сносил ее слабости, а для Китаны замужество означало ту же смерть, только растянутую во времени. Она должна была победить, добиться признания от Императора, Шанг Цунга, Драмина, да всей Империи, потому что любой другой исход вел в конечном счете к бесславной гибели.

У Китаны не оставалось ни сил, ни времени на размышления о предметах, не касавшихся проблем государственного масштаба или собственной будущности. Она была сосредоточена, словно изучала крайне замысловатый боевой прием, и жила лишь своей целью — так, как требовал от нее Император долгие годы. И все же было нечто, что опутывало ее липкой дымкой, незаметно, исподволь, словно легкая тень цветущей ветви, касалось мыслей, чтобы в следующий миг затопить их непроглядно-черной водой. Китана постоянно искала кого-то взглядом, ждала и не могла дождаться. Она не сразу набралась мужества, чтобы признать, в чем именно состояла ее потеря.

Это было необыкновенно глупо.

В ту ночь она уснула в разгар спора, а когда проснулась, Саб-Зиро уже не было. Он ушел бесшумно и безмолвно, исчез так же внезапно, как появился, видимо, сочтя свой долг исполненным после героического спасения принцессы от совершения очередной глупой выходки. Как бы Китане ни хотелось видеть иное, она была вынуждена признать: решение остаться с ней, неожиданная откровенность — все, что Саб-Зиро считал нужным говорить и делать, — не выходило за рамки, очерченные приказом. Интересно, получил ли Шанг Цунг наутро подробный доклад? Это раздражало, унижало и заставляло чувствовать противную, горькую обиду. Что тебе от него нужно? Чего ты ждала? Разве это не величайшая глупость — проникнуться доверием к тому, кто был твоим тюремщиком? К тому, кто по сути своей убийца без собственных чувств и воли? Нужно радоваться, что его больше нет, что его вездесущее присутствие — каким же омерзительным оно казалось еще так недавно — не давит больше на грудь ледяной глыбой. И все же, несмотря на неустанные попытки воззвать к собственному рассудку, Китана продолжала безотчетно искать Саб-Зиро и злиться на то, что он ушел вот так, не сказав ни слова.

В один из последних вечеров перед отъездом в Эдению Китана спустилась в сад, чтобы побыть наедине со своими мыслями. Тревога мучила ее все сильнее, как и плохие предчувствия. Она судорожно хваталась за мелкие дела, не имевшие никакого значения, раз за разом перебирала уже решенные вопросы, только бы не давать себе покоя и не чувствовать подступающей дурноты. Хуже всего было то, что Шао Кан замечал это и даже произнес несколько слов утешения, на которые Китана ответила вежливым недоумением. Он позволил себе улыбнуться и больше не говорил об этом: то ли прибавил еще один пункт к списку ее слабостей, то ли щадил ее чувства.

Китана мерила шагами выложенные камнем дорожки. Ветви шелестели над ее головой, сонно переговариваясь с назойливым пустынным ветром. Из-под узловатых корней полз грязно-серый мрак, обвивался вокруг сапог. На коже выступила болезненная испарина уходящего дневного жара, воздух словно лип комьями к горлу. Сад больше не мог утешить или отвлечь от печальных мыслей: черные стволы, колебавшиеся в душном закатном мареве, казались Китане обугленными остовами разрушенных домов. Добравшись до конца аллеи, она почти рухнула на одиноко стоявшую среди чахлой травы скамью и с силой сдавила виски, пытаясь унять головную боль. Однако уединение не продлилось долго. Китана вскоре расслышала знакомые шаги. Избежать встречи уже не получилось бы, да и смысла откладывать ее не было.

Среди деревьев показалась тонкая, будто бесплотная фигура Синдел. Лиловые волны причудливого платья тянулись, извивались у ног загустевшей тенью. Китана окинула мать осуждающим взглядом: для кого было так наряжаться?

— Чудесный вечер, правда? — произнесла Синдел. Самое неудачное начало, которое можно было придумать. Китана нахмурилась, отвела глаза, избегая ищущего взгляда матери.