Хроники Сен-Жермена - [12]

— Может быть, граф прочел ее дневник? — высказал предположение Хэмворти. — Моя матушка утверждает, что читать дневники челяди более чем разумно, и всегда записывает потом, чем заняты мысли ее служанок.

— А свой дневник она им позволяет читать? — мягко спросил шестой гость, и его темные глаза странно блеснули.

— Ну что вы! — обиженно воскликнул Хэмворти.

— Знаете, может, они и читают, — раздраженно пробормотал Доминик. — Мой лакей всегда сует нос в мои записи, хотя я сто раз на дню это ему запрещаю.

— Кажется, Сабрина предположила что-то такое, но после решила, что этого нет. Примерно с неделю она никаких снов не видела, потом они начались снова Через три или четыре месяца она вошла во вкус и стала уже ожидать их, порой даже огорчаясь, если видения не задавались. В дневное же время она оставалась все той же разумной женщиной: вела домашнее хозяйство, присматривала за детьми, готовила им еду. Ее хозяин явно столовался самостоятельно в лаборатории — он никогда не просил Сабрину состряпать что-нибудь для него. Она решила, что граф, наверное, обедает у друзей или в другом своем доме, однако Роджер ее догадок не подтвердил. На осторожные расспросы он ответил, что граф, повинуясь обычаям родины, всегда ест в одиночестве, то есть не делит трапезу с кем-то еще. Роджер тоже ел в одиночестве, но его еда хранилась в погребе под чуланом.

Твилфорд, к тому времени изрядно подвыпивший, обвел комнату покрасневшими глазами.

— Неподходящее место для английской леди, если вы хотите знать мое мнение, — проворчал он сердито. — Я бы такого не потерпел.

— А детишкам там нравилось, хотя, конечно, им не хватало друзей. В Англии у них имелись родственники с ребятишками, годившимися в товарищи для различных затей, но трущобные антверпенские сорванцы — компания очень уж неподходящая, и брату с сестрой волей-неволей приходилось развлекаться друг с другом. Роджер стал для них чем-то вроде доброго дядюшки, он строил свои занятия в манере игры. В одной из своих записей Сабрина отмечает, что у него был дар заставлять их слушаться, не наказывая и не браня. Графа дети не боялись нисколько, но относились к нему с огромным благоговением, а он охотно проводил с ними время, то поправляя их произношение, то рассказывая захватывающие истории, звучавшие, по оценке Сабрины, необычайно правдоподобно. Сесилия особенно любила слушать о приключениях женщины по имени Оливия, которой граф отводил разные роли, помещая ее в разные периоды истории Древнего Рима. Однажды Сабрина решилась попенять графу за несколько откровенные для совсем маленькой девочки рассказы о развращенности римской аристократии. Граф отвечал, что он сильно смягчает краски, и напомнил, что между невежеством и невинностью огромная разница, хотя эти два понятия обычно мешают друг с другом.

— Софистика! — фыркнул лорд Грейвстон.

— И откровенно фальшивая, — прибавил Хэмворти. — Разве всем нам то и дело не приходится видеть, сколь быстро с приходом учености утрачивается невинность?

— Ваш брат, насколько я знаю, профессор колледжа Кибл в Оксфорде, — вступил в разговор шестой гость. — Чрезвычайно образованный человек, а между тем вы сегодня заметили, что он чист и наивен, словно ребенок, и замечание ваше вовсе не походило на похвалу.

Питер Хэмворти, насупившись, посмотрел на элегантного чужака.

— Это разные вещи, граф. Вы иностранец, вы многого просто не понимаете.

— Едва ли настолько, — вежливо возразил шестой гость.

— Чарльз, когда же мы доберемся до зеркала? — горестно вопросил Твилфорд. — Вы донимаете нас уже долее часа.

— Я к нему и веду, — кротко ответил Уиттенфильд. — Надеюсь, теперь вы все понимаете, что дом, где служила Сабрина, был не совсем обычен не только для Антверпена, но и для любого места Европы. Сабрина прожила у графа почти три года, отложила изрядное количество денег и стала надеяться, что ей не придется вернуться в Англию бедной скиталицей, рассчитывающей на милость богатой родни. В дневнике отмечается, что она с большой приятностью сравнивала свое нынешнее положение с тем, в каком находилась до встречи с графом. Потом из тюрьмы освободили сэра Джеймса, и он ее разыскал.

— Вы говорили, Чарльз, он стал наемником, — напомнил ему Твилфорд.

— Да. Но лишь после того, как повидал семью. Он объявился однажды вечером, очевидно отпраздновав освобождение, потому что был полупьян, стучал в дверь, и требовал, чтобы его впустили. Конечно, стражникам тюрьмы она сообщила, где ее можно будет найти, а те, в свою очередь, передали это сэру Джеймсу. Тот, как мужчина видный и вспыльчивый, обладал горячим темпераментом и повышенной чувствительностью в вопросах чести. Однако в жизни и сейчас встречается немало таких мужчин, — заметил рассказчик задумчиво, крутя в пальцах бокал с портвейном и щурясь на красноватый луч, пронизывающий вино. — Он ничуть не рад был узнать, что его жена служит экономкой у графа, который даже не англичанин, да притом в самых бедняцких кварталах Антверпена. Сначала Сабрина обрадовалась и пожалела его, обросшего, отощавшего, покрытого шрамами, однако быстро сообразила, что их воссоединение после разлуки проходит не столь счастливо, как ей бы хотелось. Сначала муж выбранил ее за неприличный выбор работы, потом накричал на детей, прибавив, что те растут среди разбойников и воров. Когда Сабрина попробовала убедить его, что тут о них и заботятся и дают им начатки образования, сэр Джеймс пришел в ярость и даже ударил ее.