Хроники российской Саньясы. Том 4 - [76]

В: Знаниями…

А: Да, такие люди были учениками, которые с удовольствием восприняли интербредацию истины своих Школ и Учений, отчего им стало легче на душе. А потом ушли и, тем самым, как это не странно забрали бремя сомнений, которое Учителя и апостолы несли в своем знании… То есть, совершили для Учителей и апостолов благотворительность. А те для этих, соответственно. Это то мошенничество, в котором каждый чувствует, что он остался в выигрыше. Но, без каких-то дальнейших служений друг другу возникает у людей чувство вины. И у Учителей, кстати, возникает чувство вины оттого, что они тех, кто ушел от них, гнобят. И у тех, кто ушел, возникает чувство вины оттого, что они как бы кого-то предали. Да никого они не предали. Они попил из этой реки… Понимаешь: два путника идут по лесу. Зима, ночь, холод. И они, просто чтобы выжить, соединяются вместе, зажигают костер, один спит, другой подкидывает дрова, потом этот другой спит, первый подкидывает дрова. Один не справится в такой ситуации. Ночь длинная. Они не могут одновременно заснуть, иначе они замерзнут. Вот это называется осознанное взаимодействие. И вот они клянутся в вечной дружбе, вечной искренности, друг друга любят. Вдруг сезон зимы заканчивается, они выходят из этого леса, одному надо налево, другому надо направо, и у них такая неловкость возникает. «Понимаешь, у меня вообще-то невеста ждет». — «А у меня там родители, мне надо дом ремонтировать». — «Ты понимаешь…» И они оба боятся признаться в том, что были неправы. Что такое клятва? Это попытка пролонгирования того счастья, которое ты сейчас испытываешь. Если ты будешь сейчас им наслаждаться, ты его все в себя вберешь, и оно станет тобой. Это как та сметана, которую человек взял в рот, подбежал к своим друзьям, сказал: «Ребята, у меня сметана… была во рту». Когда она усвоилась, она стала тобой, она передала тебе все, и остатки неперивариваемые, которые не усвоились, вышли из тебя вместе с токсинами, которые она помогла вывести из организма. Поэтому когда в лесу два человека помогают друг другу, они выживают. Они выходят, и оказывается, что у каждого своя дорога. Хорошо, если эти люди поймут все и посмеются над своими заморочками, и скажут: «Спасибо, брат, до свидания. Если встретишь еще доброго человека, помоги ему. И вообще, спасибо тебе за то, что ты был, я буду помнить тебя. Если буду помнить. Прощай». И с чувством уверенности, радости они уходят. Когда люди одевают друг на друга наручники, говоря: «Нет, пойдешь к моим родителям знакомиться, потому что будешь теперь моей женой или братом названным, и похеру твое царство, в которое мы с тобой не пойдем». А тот говорит: «Пойдем в мое царство, ты будешь тоже правителем, я дам тебе полцарства». И вот они друг друга тягают. Да у каждого своя дорога. На каком-то этапе дороги ты находишься в одном классе со своими одноклассниками. И что, ты с ними до сих пор целуешься? Да ни фига подобного! Да, при разрыве после десятилетнего образования у тебя наверняка возникло чувство огорчения, что ты с ними уже не увидишься. Ну, это когда наручники снимаешь, ощущение незащищенности появляется, потому что ты так привык к ним, что без них ты чувствуешь себя немножечко голым. То же самое бывает и со смирительной рубашкой. Но дать человеку почувствовать его свободу и свободу выбора — это, наверное, очень здорово. Мне нравится свобода. Мне нравится осознанность и радость.

В: Ты вчера рассказывал про случаи, когда ты ходил к разным гуру и задавал вопросы, которые их ставили в непростые ситуации… Зачем это нужно было тебе, зачем это нужно было им, и что на самом деле в результате получалось?

А: Зачем это нужно было мне? Во-первых, я понял, что я свободолюбивое существо. Диверсант — это профессия. А то, что я делаю — разрушение систем страха и невежества. Просто когда я вынырнул из невежества сам, я увидел, какое количество людей с удовольствием пребывает (или оно думает, что оно с удовольствием пребывает) в состоянии невежественности и в состоянии так называемого служения другим, которые сели на трон и которым несут к ногам цветы, халву, одежду, деньги. Мне это кажется неправильным, потому что люди делают это без осознания выбора. Они говорят: мы сделали свой правительный выбор. Но выбор, когда человек на перекрестке сходил на все четыре стороны, понял, что там произошло, осознал, на каком пути какие случаи с ним случатся, и он пошел туда, куда он сделал выбор, в состоянии, когда он ушел с перекрестка вообще… Лев Николаевич Толстой по этому поводу сказал: «Чтобы изучить что-то, нужно сначала изучить это снаружи, потом изучить это внутри, полностью отдавая себя этому, потом выйти, отряхнуть лапшу с ушей и понять, кем же ты стал, — посмотреть на это со стороны». Поэтому, когда он понял, что такое православие, он просто оттуда ушел, потому что он понял, что такое жизнь и что такое женщина, и он даже сказал: «я даже на смертном одре не скажу, что такое женщина, потому что я боюсь». Но это его точка зрения. Мне почему-то кажется, что я понимаю, что такое женщина или кто такая. Поэтому все эти гуру и подгурьи и приближенные — это ребята, которые попались в ловушку сидхи, когда они имеют какую-то благодать или имеют возможность воздействовать на других людей в своих интересах. Поэтому, когда человек кричит, что он сделал осознанный выбор, я задаю ему несколько простых вопросов. А вы уверены, что вы были в другом состоянии? А вы уверены, что вы действительно сделали выбор? Выбор — это когда вы знаете, что есть это, что есть это. Когда вы говорите «я выбираю между молоком, шампанским и коньяком молоко», а вы раньше кроме молока и воды ничего не пробовали, то вы делаете выбор в сторону привычного действия, которое вам навязывали. Вы уверены, что вам навязали правильно? Вы просто не были проинформированы. С моей точки зрения, невежественность и страх — вот то, что ограничивает людей от свободы выбора… Страх это порождение невежественности. У каждого человека есть желание познавать мир, и у каждого человека есть осторожность. Когда человеку чувство осторожности подпитали до такой степени, что оно превратилось в чувство страха (гипертрофированная осторожность), человек боится исследовать мир. А все-таки хочется… И тогда он идет туда, куда его ведут те, кто садится ему на шею, вешает ему перед носом пучок морковки, и он пускает слюни, надеясь съесть эту морковку, и везет тех, кто сидит у него на шее, в их светлое будущее. Он сдыхает, потом люди садятся на другого ишака и везут себя туда, куда им надо. Это их этика. Но так как я вижу среди ишаков иногда достаточно красивых, серьезных и честных людей, я пытаюсь им помочь. Пытался, точнее говоря, потому что я перестал быть разрушителем с какого-то момента. Я просто вышел в состояние спокойного бытия. То есть я просто есть. Я ни с кем не воюю. Я помогаю тем, кто меня просит. Я делаю то, что я считаю нужным. Я несу за это ответственность. Кроме того, когда мне особенно становится скучно, я выискиваю среди толпы обезличенных людей того, у кого сияют глаза, того, у кого я вижу признаки, что он вот-вот проснется. И я пытаюсь ему помочь.